Самое тяжёлое, что мне приходится поднимать, — это трубка телефона, когда я звоню тебе всего раз в год.
Я думала: может, написать?
Рассказать о своей болезни?
Но тогда ты приедешь из жалости.
А я не хочу, чтобы ты приезжала из жалости.
Я желаю, чтобы ты приехала просто так.
Потому что я — твоя мама.
Потому что ты скучаешь».
Я не скучала.
Или, по крайней мере, так думала.
Убедила себя, что мне комфортно без неё.
Что мне не нужна мать, которая никогда не говорила «люблю».
А она страдала.
И молчала.
Чтобы я не приехала из жалости.
Последнее сообщение.
Месяц назад.
За месяц до её смерти. «Оля.
Мне шестьдесят восемь.
Врачи говорят — сердце устало.
Возможно, это последний твой день рождения, когда я достаю эту коробку.
Я так и не передала её тебе.
Двенадцать лет.
Каждый год думала — в следующий раз.
Каждый год ты не приезжала.
Каждый год я не решалась позвать.
Прости меня.
Не за подарок.
За гордость.
За молчание.
За все те слова, которые я хотела сказать, но не сказала.
Я любила тебя.
Каждый день.
Ты не знала — потому что я не умела это показывать.
Твой отец умел.
Он обнимал тебя, целовал, говорил, какая ты красивая.
А я стояла рядом и молчала.
Думала — ты понимаешь.
Думала — и так видно.
Ты не понимала.
Если ты читаешь это — значит, я уже не смогу сказать вслух.
Значит, опять не успела.
Кольцо — носи.
Оно твоё.
Было твоим всегда.
Как и моя любовь.
Мама».
Я плакала.
Слёзы капали на бумагу, размывая чернила.
Ирина обняла меня.
Я прижала её к себе и заплакала — впервые за много лет.
Мама любила меня.
Всю мою жизнь любила.
А я не знала.
Я думала — она холодная, отстранённая, ей всё равно.
Но она просто не умела говорить.
Как и я.
Мы обе молчали.
Обе ждали, кто сделает первый шаг.
Обе боялись отказа.
Две гордости стояли стеной.
Двенадцать лет. — Мам, — Ирина подняла голову. — Это ведь как мы с тобой.
Я посмотрела на неё. — Что?
— Ну, ты всегда говоришь — если хочешь поговорить, приходи.
А я жду, что ты сама придёшь.
И мы обе молчим.
А потом злимся друг на друга.
Я смотрела на свою дочь.
Четырнадцать лет.
Подросток.
Колючая, как я в её возрасте.
Закрытая, как я сейчас.
Как моя мать всю жизнь.
Это передавалось по наследству.
Гордость.
Молчание.
Неумение сделать первый шаг.
Я посмотрела на кольцо в коробке.
Бабушкино кольцо.
От бабушки — к маме.
От мамы — ко мне.
Три поколения женщин, которые не умели сказать «люблю».
Я сняла со своего пальца дешёвое серебряное кольцо.
То самое, которое купила себе на тридцатилетие.
Потому что никто не подарил.
Положила его на тумбочку.
Надела бабушкино кольцо.
Оно идеально подошло.
Как будто всегда принадлежало мне. — Мама, — прошептала я. — Прости и ты меня. *** На следующий день я закончила разбирать вещи.
Но теперь — иначе.
Я открыла коробку с надписью «На выброс».
Достала фотографию, где мне десять лет.
Мы с мамой у школы.
Обе улыбаемся.
Я смотрела на мамино лицо.
Впервые за много лет — без злости.
Она улыбалась.
По-настоящему.
Счастливо.
Она любила меня тогда.
Любила всегда.
Просто не умела это показать.
Я положила фотографию в сумку.
Заберу в Ивано-Франковск.
Повешу на стену.
Вечером мы с Ириной сидели на кухне.
