Она вошла на кухню. Ольга с Натальей замолчали.
— Мам, ты так рано…
— Собирай свои вещи.
— Что?
— Собирай и уходи. Сегодня же.
— Ты что, с ума сошла?!
— Нет. Я наконец-то прозрела. Ты права — я дура. Вырастила паразита.
— Как ты смеешь так говорить?!
— А ты как смеешь? Старой коровой меня называть, маразм искать? Я тебя паразитом обозвала — и не ошиблась!
Ольга побледнела. Наталья тихо поднялась, пробормотала что-то про дела и ушла.
— Мам, я не то имела в виду…
— Я всё слышала. Всё. Теперь вон. У тебя ровно час на сборы.
— Но я беременна!
— И что? Ты взрослая женщина. Хотела жить отдельно — живи. Где хочешь.
— У меня нет денег!
— Найдёшь. К отцу ребёнка езжай. Или иди работать. В мои годы я уже пять лет пахала.
— Ты меня выгоняешь?!
— Да. Выгоняю. И не смей больше появляться на пороге.
Так они и оказались в коридоре. Ольга с чемоданом, Тамара — с каменным сердцем.
Крики на лестнице продолжались минут десять. Потом Ольга ушла.
Тамара заперлась, села на пол и заплакала. Впервые за долгое время — навзрыд.
Утром весь подъезд гудел. Бабка Людмила первой постучалась.
— Полина, это правда? Ты выгнала Ольгу?
— Правда.
— Но она же беременна!
— Знаю.
— Как же так? Родная дочь!
Тамара устало посмотрела на соседку.
— Хочешь, расскажу, какая она родная?
И рассказала. Про манго, про вонючую ферму, про квартиру и маразм. Людмила слушала, качая головой.
— Надо же… А такая хорошая девочка была.
— Была. Я сама виновата — избаловала.
Новость быстро распространилась по Пирятину. Сначала осуждали — мать-изверг. Потом, узнав подробности, стали сочувствовать.
— Правильно сделала! — говорила продавщица Тамара. — Нечего на шее сидеть!
— Сама виновата! — возражала учительница Светлана Валерьевна. — Надо было строже воспитывать!
Тамара не спорила. И так, и так была правда.
Ольга исчезла на полгода. Тамара не находила себе места — где дочь, что с ней, родила ли? Но звонить не решалась. Выгнала — значит выгнала.
А потом, в один весенний день, раздался звонок в дверь. На пороге стояла Ольга с коляской. Похудевшая, бледная, с потухшими глазами.
— Привет, мам.
— Привет.
— Можно войти?
— Заходи.
Прошли на кухню. В коляске спала девочка — точная копия Ольги в младенчестве.
— Как назвала?
— Полина. В твою честь.
Тамара кивнула. Налила чай, достала печенье. Руки дрожали.
— Где жила?
— Сначала у Натальи. Потом в общаге при роддоме. Потом… неважно.
— Отец?
— Какой отец? Он отказался. Сказал — не его.
— Но ты же хотела судиться…
— Хотела. Но доказать ничего не удалось. Он богатый, адвокаты хорошие. А я…
Ольга замолчала. Полина в коляске зашевелилась, заплакала. Ольга неуверенно взяла её на руки, словно боялась сломать.
— Она хочет есть.
— Покорми.
— Я… не могу. Молока нет. Нужна смесь.
Тамара подошла к шкафу, достала банку.
— Вот. Купила на всякий случай.
— Ты знала, что я приду?
— Надеялась.
Вместе кормили Полину. Тамара показывала, как держать бутылочку, как выпустить воздух.
— Мам, я… прошу прощения. За всё.
— Знаю.
— Ты простишь?
— Ты моя дочь. Плохая, избалованная, но моя.
Ольга тихо заплакала, беззвучно.
— Мам, можно я останусь? Недолго, честно! Пока встану на ноги!
— А работать будешь?
— Буду! Куда угодно пойду! Посуду мыть, полы драить!
— От фермы не воротишься?
— Нет! С тобой буду ходить, если возьмут!
Тамара усмехнулась. Теперь разговор шел по-другому.
— Ладно. Живи. Но по моим условиям.
— Любым!
— Первое — работаешь. Второе — никаких капризов. Третье — с Полиной сидишь сама, я только помогаю. Четвёртое — учишься. Заочно хоть, но институт заканчиваешь.
— Мам, да! Всё, что скажешь!
Вечером вместе укладывали Полину спать. Девочка сопела, причмокивала во сне.
— Хорошенькая, — шептала Тамара. — Вся в тебя.
