– Ой, подкидыша взяли! – вскрикнула Степановна, заглядывая в колыбель.
– Кто знает, чья в ней кровь, – ответила другая, бросая многозначительный взгляд в сторону Тамары.
– А своей-то ведь и не было, – добавила она.
– Чужую, конечно, легче взять, – прозвучало ещё одно замечание.
Тамара молча резала лук, нанося быстрые удары ножом, который гремел по доске особенно громко.
– Идите, – вдруг встал Алексей со стула. – Всё. Идите.
Когда дом опустел, Тамара заплакала.
Слёзы скатывались по щекам беззвучно, но с горечью: «Они уже всё решили за меня, да? Ты и вся деревня?»
– Я ничего не решал, – тихо произнёс Алексей, доставая из кармана маленькую деревянную лошадку. – Просто вырезал её и подумал: может, вырастет и будет счастлива.
Девочка тихо посапывала в колыбели – одна на всём свете, никому не нужная.
Участковый не появился утром.
Не пришёл он и днём, и вечером.
На третий день Тамара перестала ждать.
Она купила в сельском магазине детский шампунь, распашонки и соску.
Соседи шептались у колодца, но её это больше не трогало.
Когда однажды Тамара купала малышку, вдруг сказала: «Будешь Олей, как я. Ну, раз уж так сложилась судьба.»
Имя прозвучало легко, будто всегда принадлежало этой темноглазой девочке.
Алексей, услышав это, кивнул, словно долго ждал этого момента.
Прошли два года.
Зима уступила место весне, огород покрыла зелень.
Оля бегала во дворе, смеясь, гоняясь за рыжим котом.
Она держалась за мамину юбку, повторяла её слова и упрямо складывала кубики.
Тамара стояла на крыльце, держа в руках тот самый платок, в котором когда-то нашла дочь.
