Щелчок механизма прозвучал чётко и уверенно — это был звук её личной, вновь обретённой безопасности.
Она отворила дверь и вошла в комнату.
Затем остановилась на пороге.
В гостиной, в её любимом кресле, сидела Тамара Ивановна.
Рядом на диване, напрягаясь, выпрямился Алексей.
На журнальном столике стояли две чашки, очевидно, с чаем.
Между ними не было ни слова.
Они ждали.
Это не походило на случайный визит.
Здесь не было случайности, а была тщательно спланированная постановка.
Трибунал.
Алексей поднял на неё глаза.
В его взгляде можно было прочесть отчаянное, почти мольбовое желание, чтобы она согласилась с его правилами игры. — Ольга, мы просто хотим поговорить.
Спокойно, — произнёс он, нарушая тишину.
Его голос звучал непривычно ровно.
Тамара Ивановна, глядя куда-то на стену над головой Ольги, добавила: — Мы должны всё обсудить, как близкие люди.
Ольга медленно сняла туфли.
Она ни на миг не дрогнула.
Не закричала.
Внутри не было ни ярости, ни страха.
Лишь холодное и звенящее чувство непоколебимой правоты.
Она ясно увидела всё: тайный сговор, приглашение матери в дом как союзника против жены, жалкую попытку создать численное превосходство на её собственной территории.
Он не просто не понял.
Он сделал свой выбор.
И этим постановил приговор их браку.
Она молча прошла мимо них, не бросив ни взгляда, ни слова.
Её молчание оказалось страшнее любого крика.
Алексей напрягся, словно готовясь к взрыву, но Ольга прошла дальше, в коридор, и исчезла в спальне.
В гостиной повисла растерянная тишина.
Алексей обменялся взглядом с матерью.
Что это значит?
Неужели она сдалась?
Побежала плакать?
Через минуту Ольга вернулась.
В руках она держала большую дорожную сумку Алексея.
Ту самую, с которой они ездили в отпуск.
Она подошла к дивану, где сидел он, и поставила сумку на пол у его ног.
Раскрыла её.
Звук расстёгиваемой молнии прорезал тишину, словно скальпель.
Алексей уставился на пустой, раскрытый багаж, и до него начало доходить.
Его лицо сменилось с напряжённого на растерянное, а затем испуганное.
Он посмотрел на Ольгу.
Она встретила его взгляд прямо, без ненависти, с холодным спокойствием хирурга, ампутирующего поражённую гангреной конечность. — Собирай вещи, — тихо произнесла она, но её голос наполнил всю комнату.
Тамара Ивановна вскочила с кресла.
Её лицо исказилось. — Да что ты себе позволяешь?!
Ты выгоняешь его?!
Ольга даже не повернула головы в её сторону.
Для неё весь мир сузился до двух точек: она и её муж. — Нет, — ответила она так же тихо, не отводя взгляда от Алексея. — Я отпускаю его.
Он сделал выбор.
Он выбрал тебя.
Вот, получай.
Последние слова были адресованы уже свекрови.
Затем Ольга снова посмотрела на мужа, который сидел неподвижно, словно каменное изваяние, глядя на сумку. — Твоя мама ждёт тебя, — добавила она.
Это стало финальной фразой.
Заключительным аккордом.
Алексей медленно, словно во сне, опустил взгляд на свои руки, а затем вновь на сумку.
Он поднял глаза на мать.
В её взгляде он увидел не триумф, а страх.
Она стремилась вернуть себе власть, а не забрать сына из его семьи в свою двухкомнатную квартиру.
Она хотела быть главной, а не единственной женщиной в его жизни.
Он медленно встал с дивана.
Обошёл столик.
И, ни слова не произнеся, направился к шкафу в прихожей.
Ольга осталась стоять посредине гостиной, наблюдая за происходящим.
Она не испытывала ни триумфа, ни боли.
Лишь пустоту и облегчение.
Война закончилась.
Она слышала, как он открывает дверцу шкафа, как шелестит одежда, которую он снимает с вешалок.
Тамара Ивановна стояла посреди комнаты, сжав руки, и смотрела, как её тщательно спланированный план по возвращению власти над сыном рушится у неё на глазах.
Её сын, её Алексей, молча собирал вещи, чтобы покинуть свой дом.
Навсегда…
