В трубке на несколько мгновений воцарилось молчание, прерываемое лишь тяжёлым дыханием. — Она же просто зашла, —
Может, продукты принесла.
Почему нельзя было просто поговорить?
Зачем устраивать весь этот скандал, ломать замок?
Она пожилая женщина, Ольга! — Её возраст не даёт ей права врываться в мой дом, — твердо ответила Ольга. — Дело не в продуктах.
Речь идёт о замке на входной двери.
Он существует именно для того, чтобы посторонние не заходили.
Как выяснилось, и некоторые родственники тоже. — Она не посторонняя!
Это моя мать! — наконец, сорвался Алексей. — Тогда пусть приходит в гости к тебе, когда меня дома нет.
Или, ещё лучше, пусть остаётся у себя.
В своей квартире.
Моё участие в ваших семейных визитах теперь возможно лишь по моему приглашению.
С моей стороны.
Она положила трубку, не дожидаясь ответа.
Она была уверена, что он приедет.
И он действительно приехал.
Менее чем через полчаса раздался настойчивый звонок в дверь.
Два коротких сигнала.
Ольга взглянула в глазок.
Алексей.
Его лицо покраснело, челюсти были крепко сжаты.
Она открыла дверь.
В квартиру вошёл он, неся с собой холодный воздух и едва сдерживаемую злость.
Он ожидал увидеть жену в слезах, в истерике, готовую защищаться.
Но перед ним стояла спокойная женщина, которая жестом пригласила пройти в гостиную.
Это сбивало с толку, разрушая его подготовленную роль миротворца и судьи. — Ты понимаешь, что ты сделала? — начал он, оставаясь в центре комнаты. — Ты унизила мою мать.
Выгнала её, словно собаку! — Я просто поставила на место человека, который не понимает элементарных вещей, — села в кресло Ольга, глядя на него снизу вверх, и в её позе чувствовалась сила. — Это наш с тобой дом, Алексей.
Не проходной двор и не филиал квартиры твоей мамы.
И пока я живу здесь, никто не войдёт без моего разрешения.
Никто. — Было так трудно просто попросить её звонить в следующий раз?
Обязательно надо было доводить до такого?
Ломать замок, бросать вещи… Это жестоко, Ольга. — А вот вломиться в дом к невестке, зная, что она одна, и напугать её до полусмерти — это нормально?
Это проявление заботы? — Она задавала вопросы в пустоту, не ожидая ответов. — Я использовала тот язык, который Тамара Ивановна, очевидно, понимает лучше всего.
Язык силы и окончательных решений.
Она ведь привыкла именно так действовать, не так ли?
Я просто сыграла по её правилам.
В этот момент вновь прозвучал звонок в дверь.
Алексей вздрогнул.
Ольга спокойно встала и пошла открывать.
На пороге стоял невысокий крепкий мужчина с большим ящиком для инструментов. — Замена замков, вызывали? — спросил он. — Да, проходите, — кивнула Ольга, пропуская его внутрь.
Алексей наблюдал за происходящим, словно за сюрреалистическим спектаклем.
Он находился в собственной гостиной, в то время как посторонний человек деловито разбирал входную дверь, извлекая остатки старого замка.
Хотя он был хозяином здесь, вся власть и инициативу взяла на себя его жена.
Она стояла рядом с мастером, уточняя детали, выбрала новый, более сложный замок.
Она была хозяйкой положения.
А он оставался лишь наблюдателем.
Через двадцать минут работа была завершена.
Мастер продемонстрировал работу нового замка, получил деньги, которые Ольга достала из кошелька, и ушёл.
Ольга закрыла дверь, провернула блестящую новую ручку замка.
Затем повернулась к мужу.
В руках у неё оказались два комплекта ключей.
Она протянула один из них ему. — Это твои.
Он молча взял их.
Ключи были холодными и тяжёлыми.
Потом она показала второй комплект и убрала его в карман джинсов. — А это мои.
Других копий не будет.
Последующие дни после смены замка превратились в тягучую, беззвучную войну.
Исчезли крики и открытые обвинения.
В квартире поселилось густое, тяжёлое молчание, которым Алексей пользовался как оружием.
Он передвигался по комнатам словно чужак, будто боялся прикасаться к вещам.
Его присутствие ощущалось как давление, невидимый груз, который он демонстративно нёс на плечах.
Он перестал смотреть Ольге в глаза, отвечая на её вопросы односложно и не поворачивая головы.
Ольга понимала правила этой новой игры.
Это была осада.
Её пытались взять измором, заставить почувствовать себя виноватой, неправой, жестокой.
Ожидали, что она сломается под тяжестью молчаливого упрёка и придёт с повинной.
Но Ольга не сдавалась.
Она продолжала жить обычной жизнью: ходила на работу, готовила ужин, который теперь ели в оглушающей тишине, читала книги.
Её спокойствие служило ей щитом, и, судя по всему, именно оно раздражало Алексея гораздо сильнее любых ответных упрёков.
Спустя пару дней он сделал первую попытку прорыва.
Он сидел на диване, уставившись в тёмный экран телевизора, и произнёс, не оборачиваясь: — Маме плохо.
Я звонил.
