Меня разбудил странный звук.
Казалось, кто-то тихо разговаривает рядом.
Воздух был тяжелым, пахло медицинскими препаратами и чем-то металлическим.
Веки словно слиплись, я не могла их открыть, но всё слышала. — Она без сознания, — произнесла где-то неподалёку женщина, и я сразу узнала этот голос.
Это был голос моей свекрови, Тамары Сергеевны.
Холодный и уверенный, как обычно. — Сколько ещё она пролежит?
Это же просто мучение.
Муж ответил тихо, устало: — Врачи говорят, что есть шанс… но очень маленький.
Я хотела закричать: какой шанс? Я здесь, я слышу вас!
Но тело не подчинялось.
Наступила краткая тишина, и вдруг свекровь прохрипела: — А если она так и не придёт в себя?
Тогда всё решится само собой.
Мне стало холодно.
Они говорили… обо мне.
Еще неделю назад всё казалось обычным.
Мы с Алексеем жили так, будто жизнь — это бесконечное повторение вчерашнего дня. 17 лет брака, дом, взрослый сын.
Я часто думала, что мы похожи на соседей — дружелюбных, но равнодушных друг к другу.
Любовь жила лишь в воспоминаниях.
А Тамара Сергеевна всегда была рядом — не просто свекровь, а некий надзиратель с добрыми глазами.
Её “советы” давно звучали как приговоры. “Окрошку ты готовишь неправильно”, “внука ты чрезмерно балуешь”, “твоя работа — пустяк, вот Алексей устает, а ты читаешь книги”.
Для неё я оставалась чужой — мягкой, чувствительной, непрактичной.
В тот день мы снова поругались.
Я пришла с работы — библиотеки, тихого уголка, где ощущала себя живой.
А дома — шум, телевизор, и Алексей с матерью обсуждали продажу дачи.
Не моей, а моей матери.
Мама умерла в прошлом году, оставив мне старенький домик под Новоград-Волынским.
Я хотела сохранить его, но Алексей решительно заявил: — Ольга, зачем тебе этот сарай?
Продадим, деньги пойдут на ипотеку Игорю, ладно?
Я возразила, и тут же Тамара Сергеевна вмешалась: — Этот дом твой, но всё в семье — общее.
Подумай о детях, а не о стенах.
Мы тогда сильно поссорились.
Я вышла на улицу, схватила зонтик и просто пошла куда глаза глядят.
На улице началась гроза.
Последнее, что помню — скрип тормозов, вспышка фар и боль, которая сжала тьму вокруг меня, словно плотная ткань.
Потом — больница.
И тишина, наполненная голосами.
Говорят, что люди в коме ничего не воспринимают.
Это не так.
Я слышу всё.
