Моя бабушка умерла за несколько дней до Рождества. К счастью, я смогла навестить ее до того, как ее состояние резко ухудшилось. Она увидела мою младшую дочь, а я запомнила бабушку здоровой. Мои отношения с ней были сложными. В детстве я обожала ее, но когда я выросла, ее разочарование моим выбором оттолкнуло нас друг от друга. Я не могла быть консервативной христианкой, как того хотела она, а она не могла быть для меня старшей наставницей, в которой я нуждалась.
Во время последнего визита к бабушке я часто чувствовала себя чужой. Но эта отстраненная позиция чужака позволила мне наблюдать за отношениями моей матери с ее матерью. Мне было неуютно в роли наблюдателя, потому что мне казалось, что боль утраты приносит моей матери удовольствие.
Моя бабушка эмоционально и физически наказывала мою мать, пренебрегала ее чувствами и отказывалась защищать ее от насилия, в том числе сексуального, со стороны других людей. Я знаю, что моя бабушка впоследствии жалела об этом, но не думаю, что моей матери от этого было легче. Когда я смотрела на то, как она пытается скорбеть, я поняла, что она не хотела быть таким же родителем, как моя бабушка.
Возможно, для каждого последующего поколения типично использовать предыдущее как отрицательный пример родительства, но, когда это касается замкнутого круга насилия, это отрицание выходит за рамки убеждений.
Став взрослой, я старалась быть полностью непохожей на мою семью. Я старалась одеваться по-другому, у меня были другие политические и религиозные взгляды. Сначала я делала это осознанно в попытке уйти как можно дальше от их мира.
Но отгородиться от моей матери было нелегко. Несмотря на антагонизм, наша привязанность друг к другу сближала нас. Я выросла и переехала от семьи достаточно далеко, чтобы редко навещать их.
Когда я забеременела, ситуация изменилась. Моя мать очень хотела стать бабушкой, а мне была необходима поддержка, и мы сблизились. Но для меня напряженность наших отношений пересиливала эту новую близость.
Мне была необходима моя собственная семья, которая в моих мыслях должна была быть абсолютно противоположной той, в которой я выросла. Я считала, что мой сын – это шанс начать сначала.
Первыми проявились негативные черты характера. Моя раздражительность, готовность сорваться на крик по любому поводу отбросили меня в прошлое. Однажды, когда я накричала на сына за что-то незначительное и смотрела, как он, испуганный, плачет, я поняла, что это «материнство», к которому я привыкла.
Эта мысль меня потрясла, и я возвращалась к ней снова и снова, когда мои хрупкие отношения с матерью снова стали давать трещину. Однако это позволило мне оглянуться назад и понять, как сформировалось мое родительское поведение, что служило для него триггером и насколько мне необходимо «вылечиться» от своего прошлого.
Психолог Лиза Файерстоун описала процесс, через который мы проходим, когда узнаем в себе эти неприятные родительские черты. Она предложила воспроизвести историю из прошлого, в которой ваши родители вели себя так же, как вы сейчас со своим ребенком. Узнавать эти паттерны может быть очень болезненно: неизбежно возникнут грустные воспоминания.
Я действительно вспомнила моменты, когда моя мать кричала на меня или отталкивала меня, я плакала и боялась ее, точно так же, как мой сын сейчас боится меня. Я вспомнила чувство замешательства и страха, что для нее я становлюсь моим отцом, которого она ненавидела. В конце концов я стала чувствовать злость и обиду.
Если бы процесс завершился в этой точке, вряд ли бы я решилась еще иметь детей. Но я пошла дальше и приняла решение оставить старые обиды в покое. Файерстоун пишет, что понимание нашего прошлого и его влияния на наше будущее помогает бороться с нашими негативными качествами как родителей.
Я поняла, сколько обиды я держу на своих братьев, которых моя мать обожала. Я никогда не испытывала на себе ее обожание. Когда я видела, что такое же обожание она испытывает по отношению к моему сыну, это было для меня триггером.
Вся та ревность, которую я испытывала в детстве, чуть не заставила меня ревновать к собственному сыну. Это осознание было болезненным и неприятным, но необходимым для того, чтобы я стала другим родителем. Мой сын не был моим братом, он был моим ребенком, что значит, что мне надо было перестать видеть в нем «себя в детстве».
Однако в этом процессе было нечто большее. Я поняла это, только когда умерла моя бабушка, и я смотрела, как моя мать переживает их так и не разрешившиеся отношения. Даже в моем решении не быть таким же родителем, как моя мать, я вела себя так же, как она.
Некоторые ее черты во мне были очевидны, потому что моя мать, как и любой родитель, совмещала в себе плохое и хорошее. Она всегда хотела, чтобы я закончила колледж. Она никогда не отговаривала меня от карьеры писателя. Она все время нам читала. Она никогда не контролировала, что мы читаем, что просто невероятно, учитывая религиозную среду, в которой мы росли. Но это не имеет никакого значения по сравнению с теми главными качествами, которыми она повлияла на мое родительство.
Проще говоря, она не была такой, как ее родители. Она никогда нас не била. Она кричала на нас, но никогда не подвергала нас эмоциональному насилию, которое сама испытывала в детстве. Она не разрешала нам находиться рядом с людьми, которые могли обидеть нас. Она защищала нас в школе. Она старалась вырастить нас хорошими людьми.
После смерти моей бабушки она сказала мне: «Я никогда не дам вам чувствовать, что я люблю кого-то из вас сильнее, как это делала моя мать». И эти слова помогли мне пережить то, что долго было «незаживающей раной».
Моя мать выросла в семье с замкнутым кругом насилия и смогла выйти за его пределы, а я, решив не быть такой же матерью, как она, и все же повторяя ее поведение, вышла из этого круга еще дальше.
Не бывает родителей, которые не совершают ошибки. Я думаю, мои дети тоже будут в чем-то недовольны мной. Я подозреваю и надеюсь, что они будут шептать своим новорожденным детям: «Я никогда не буду воспитывать тебя так, как моя мать». Потому что так они смогут изменить то, что я сама старалась изменить. Но я также надеюсь, что они научатся состраданию, так же, как и я.
Это сострадание позволит им улыбнуться, когда они поймут, что ведут себя, как их мать. И, конечно, я надеюсь, у меня хватит достоинства попросить у них прощения, не ища оправдания, как сделала моя мать после смерти ее матери.
