Ну, дядей твоим Василием.
А мы в то время дом строили.
И, казалось, у меня ещё оставался запас времени.
Но в тот день мы были на лугах, на сенокосе.
Видимо, там я наклонилась.
А когда вернулись домой, начали заливать бетон для фундамента.
Я, конечно, помогала.
Новый дом мне очень хотелось.
Вот и прихватило вдруг — села, а подняться не могу.
Тогда он меня под коленки взял на руки и побежал к Павлу Дзюбенко за телегой.
А Павла дома не было.
Потому он понёс меня к медсестре Светлане в руках, к Филину.
Я кричу, а он молчит и несёт. — Донёс? — Его Павел догнал на телеге, сказали ему.
В телеге я и родила.
Из комнаты вышел дед. — Ты чего у форточки сидишь?
Холодно ведь, — подошёл, выгнал бабку с табурета у окна, закрыл форточку, — Опять простудишься, насидишься! — Дед, ты принимал роды? — Лучше б не принимал.
Когда она мать твою рожала, он весь измучился.
Как вспомню… — Я ему кричу: «Пуповину вяжи!», а он весь бледный, за телегу держится, чуть дитя не уронил.
Сам управлялся. — Сам… ага… сам…
Я тебя успокаивал и заставлял тужиться, а ты кричала, как оглашённая на весь лес.
Сам… как же… — Вот.
А вы говорите — не любовь! — вставила Наташа, — Это же…
Кто ещё муж у жены роды принимал?
А? — Какая там любовь?
Люди прочитают — посмеются, — спорил дед, — Нашла любовь!
Ты, мать, ей всё расскажи.
Не скрывай.
Возможно, тогда поймёт.
Жизнь — вещь сложная, — неожиданно предложил он.
Бабушка махнула рукой, взяла спицы, села, начала вязать, делая вид, что очень занята. — Перестань!
Она же ещё дитя…
Зачем позориться? — Да какое дитя?
У тебя уж Сергей был в её годы.
Расскажи-расскажи… — Ба-а? — протянула Наташа, но бабушка только махнула недовязанным носком и нахмурилась.
Наташа перевела взгляд на деда. — Мы разбежались.
Было дело, — кивнул он. — Разбежались? — Да не разбежались, — не выдержала бабуля, — Хоть и близко к тому было.
Дед ушёл.
Видать, до сих пор ему стыдно за тот поступок. — Расскажу уж.
Мальчишки у нас уже подросли.
Вроде, всё нормально.
Сергею уже шестнадцать стукнуло.
А тут… — бабуля наклонилась, подтянула нить, застучала спицами.
Видать, те воспоминания нелёгкие, — однажды весной мне докладывают: муж на станции к другой бабёнке ходит.
А я её знаю, она на станции работала некоторое время.
Красивая, дородная, грудь круглая, коса с кулак.
Мне, пигалице, не пара.
А первое, что я подумала, — о Сергее, сыне: заметила, что он прячет глаза, словно хочет что-то сказать, но боится.
