Прошлым летом стояла такая жара, что воздух над полем казался колышущимся, словно поверхность дрожащей воды, а от земли поднималось знойное марево, из-за которого каждый вдох становился тяжёлым и обжигающим.
Я ремонтировал свой трактор прямо посреди необъятного поля — коробка передач вышла из строя, оставив железного гиганта неподвижным посреди золотистой пшеницы.
Солнце беспощадно палило, его лучи напоминали раскалённые иглы, от которых не было спасения.
Вокруг не было ни малейшего ветерка, ни единого намёка на прохладу.
Вокруг царила глухая тишина, которую нарушали лишь моё спокойное дыхание и звонкий стрекот кузнечиков, прячущихся в густых колосьях.
Внезапно, словно долгожданное облако, заслонившее изнуряющее солнце, на меня опустилась тень.
Я поднял голову, вытирая пот замасленным рукавом, и увидел её.
Прямо передо мной стояла пожилая женщина.
Откуда она взялась в этой глухомани — оставалось загадкой.
Она появилась бесшумно, почти призрачно, словно возникла из самого зноя, из дрожащего марева. — Воды не дашь, милок? — спросила она, и её голос, тихий и хриплый, напоминал шелест сухих листьев под ногами поздней осенью.
Я без слов протянул ей свою армейскую флягу.
Она взяла её своими узловатыми, покрытыми морщинами пальцами и сделала несколько маленьких глотков.
При этом не отрывая взгляда от меня.
Её глаза были мутными, белёсого оттенка, казалось, в них скрывалась история прожитых лет.
Но несмотря на внешнюю пелену, взгляд был удивительно острым и проницательным, будто он проходил сквозь меня, читая все мои мысли и тайны. — Тебя Игорь зовут.
Механик.
Жена твоя — Ольга, а сын — Дмитрий, — медленно произнесла она, и от этих слов по спине пробежал холодок, несмотря на сорокаградусную жару.
Я не смог скрыть удивления, но старался сохранять невозмутимость.
Наш хутор был небольшим, всего несколько домов, и все соседи знали друг друга либо в лицо, либо хотя бы по именам. — Угадали, бабушка.
Как вас зовут? — учтиво спросил я, забирая флягу обратно. — Тамарой зовут.
Я из дальнего хутора, что за лесом, из Сосницы.
Спасибо за воду и твою доброту.
Отплачу добром за твое добро, — сказала она, и её руки начали рыться в глубоком кармане изношенного фартука.
Она вынула оттуда небольшой камешек.
Совсем обычный на вид, серый, гладкий, отполированный временем и, видимо, многочисленными прикосновениями.
Он мог бы лежать на дне реки или на обочине просёлочной дороги, и я бы ни за что не обратил на него внимание. — Возьми его, — протянула она мне. — Когда самый тёмный час приблизится, когда опасность будет неотвратима — он станет горячим.
Сильно раскалится, словно огнём гореть будет в твоей ладони.
Тогда поймёшь — опасность близка.
День за днём, час за часом. — Да что вы, бабушка, сказки рассказываете, — усмехнулся я, но всё же взял камень.
Он был холодным и гладким. — Не сказки это, Игорь.
У меня такой дар, тяжёлый и невыносимый — я вижу, когда чья-то дорога подходит к концу, когда путь завершается.
Это тяжкое бремя.
Но ты помог мне, дал воду, не отказал, и я помогу тебе.
Носи этот камень всегда с собой.
Не расставайся с ним.
Она повернулась и медленно ушла, не сказав больше ни слова, не обернувшись ни разу.
Она исчезла в знойном мареве так же бесшумно, как появилась.
Я взглянул на камень в руке, пожал плечами и сунул его в карман рабочих штанов.
Через несколько минут, погружённый в починку сложного механизма, я полностью забыл о странной встрече.
Прошёл год.
Более года.
Наступил сентябрь, который выдался необычайно дождливым и промозглым.
Небо постоянно заволакивали тяжёлые свинцовые тучи, из которых без устали лились холодные потоки воды.
Мы трудились на дальнем поле, убирая подсолнечник, его мокрые, поникшие корзинки грустно склонялись под ударами дождевых капель.
К обеду ливень стал настолько сильным, что видимость снизилась почти до нуля, и нам пришлось прекратить работу.
Я возвращался домой на своём тракторе.
