Потери бывают разные. К иным мы пытаемся внутренне подготовиться, а другие обрушиваются на голову, как у Маяковского: «Неужели? Потолок на нас пошел снижаться вороном. Опустили головы – еще нагни! Задрожали вдруг и стали черными люстр расплывшихся огни». Такое чувство нахлынуло, когда много лет назад пришла весть о смерти Астрид Линдгрен. И опять пошел снижаться черным вороном потолок, когда прочла, что умерла Кристине Нестлингер.
Назвать ее сказочницей? Слишком просто, хотя она и получила самую почетную премию для детского писателя — премию Ганса Христиана Андерсена. Может быть, автор детских психологических повестей? Но тогда пропадет вся сказочность. А Нестлингер была и сказочницей, и психологом, и бытописателем, и от любой ее книги невозможно оторваться.
Но кроме того, она была удивительно честным и искренним человеком. В речи на вручении ей премии Астрид Линдгрен Нестлингер, рассказывая о своем детстве, с горечью признавала, как учительница в школе, еще недавно воспевавшая нацизм, «теперь без малейшего смущения превозносила благословенную демократию и ежедневно выражала свою горячую благодарность нашим американским освободителям (тот факт, что СССР сыграл огромную роль в освобождении моего дома, кажется, прошел мимо нее)». Премию имени Астрид Линдгрен писательнице вручили в 2003 году — не лучшее время, чтобы воспевать подвиги СССР. Но Нестлингер это не смутило.
Эта речь на вручении награды — как будто автопортрет Кристине и зеркало ее творчества. Детство было очень непростым: мама работала, а с девочкой сидел безработный отец, кормил ее, играл с ней и укладывал спать. Потом пришла война, и отец должен был идти воевать, а Кристине отчаянно тосковала по нему, ждала, когда он вернется из России, пряталась по чердакам от бомбежек… И судьба была милостива: отец вернулся со страшной бойни, а спустя годы книги Нестлингер станут очень популярны в России.
А потом была школа, и Кристине рассказывает о своей учебе с нескрываемой усмешкой: «Кто пережил в детстве лицемерие взрослых, к добру ли, к худу ли, становится скептиком, сомневается во всех авторитетах, не верит непроверенному, не доверяет мнению большинства, принимает сторону меньшинства и аутсайдеров и вдобавок ко всему невероятно чуток к несправедливости в любой форме… Оглядываясь назад, я не могу сказать, будто хоть что-то предвещало мне в школе писательскую карьеру. Я всегда получала плохие оценки за сочинения, и все, что я писала, не нравилось почтенной Фрау Профессор. Так же ей не нравилось и все, что я читала… Но это меня не расстраивало. Плохие оценки по математики огорчили бы меня куда больше…».
После школы Кристине поступает в Венскую академию художеств. «Когда я оглядываюсь назад, вспоминая конец пятидесятых, — говорит она, — мне кажется, что над каждой женщиной висело одно: надо выйти замуж, родить пару детей и стать почтенной женой и матерью». Беременность оказалась препятствием для профессионального развития, и Кристине шьет, вяжет, готовит и даже делает это с удовольствием (впрочем, кажется, что она все умела делать с удовольствием!), но не удовлетворена своей жизнью. Однако детские книги дочерей наводят Кристине на мысль — и она сначала начинает рисовать, а потом писать.
«Долой огуречного короля»? Конечно, как можно не прочитать эту ироничную, то ли фэнтезийную, то ли сказочную повесть, смешную и грустную, и так ярко отражающую все семейные проблемы современного общества? Ведь, как правильно отмечает дедушка: «Куми-Ори хоть и прегнусный гном, но на нормальную семью, на такую, какой, собственно, она и должна быть, Куми-Ори не смог бы оказать столь гнусного влияния». А значит, нужно беречься, чтобы он не завелся, в любой семье. Но кроме того, «Долой огуречного короля» — это квинтэссенция изумительного языка Нестлингер (на русский языковая игра пришла в удивительно точной передаче Павла Френкеля). Книжку хочется читать и перечитывать: «Где наша макарона?! Мы не моги без макарона!» — завопил Куми-Ори. Он в ужасе схватился за голову. Сперва мы никак не могли сообразить, где корона. Потом Ники вспомнил: да это ж мама, совершенно потеряв голову, сунула корону в морозилку».
Как не вспомнить «Рассказы про Франца», который слишком похож на девочку? Здесь есть все: и юмор, и любовь, и тепло. Хочется искать и находить традиции Астрид Линдгрен и многих других детских авторов, но тем и прекрасны талантливые писатели: с ними встречаешься, как с давно знакомыми и близкими друзьями, а на каждой странице находишь что-то особое, только им данное и высказанное. Читаешь про то, как Франц подарил маме шляпу, и на глаза наворачиваются слезы, и не рассмеяться нельзя.
А пронзительное и искреннее повествование «Ильза Янда, лет – четырнадцать»? Можно не читать никаких психологических изысканий — вся психология подростка как на ладони. И больно, и обидно, и грустно… И так хочется верить, что хоть в книге-то все должно закончиться хорошо!
В той самой речи на вручении награды имени Астрид Линдгрен Нестлингер говорит, что люди справедливо хотят знать все о детстве писателя. Ведь писатель в детстве — это единственный ребенок, которого он досконально знает. Или хотя бы думает, что знает. А вот вопрос о счастливом детстве — вопрос неправомерный. И все же, все же: «Мое детство при всем желании не вписывается в рамки “счастливого”. Но я могу сказать, что никогда я не ощущала счастье так сильно, как в детстве. И никогда так сильно не чувствовала себя несчастной».
И эти сильнейшие переживания, полнота и счастья, и несчастья — в каждой книге Нестлингер. А там, куда она ушла, пусть будет только счастье. Как в детстве.
