Первые недели в нашей новой квартире ощущались словно вдох свежего воздуха после долгого периода удушья. Я стояла у кухонного окна, глядя во двор, и не могла поверить, что теперь никто не будет заглядывать мне через плечо, считая, сколько соли я добавляю в борщ, или делать замечания в духе: «В наши времена молодые жёны знали, как правильно гладить мужские рубашки».
— Оля, где ты? — позвал Игорь из прихожей.
— На кухне! — ответила я, не отрываясь от вечернего чая. Он появился в дверном проёме с довольной улыбкой — после работы он всегда такой, когда знает, что дома его ждёт спокойствие, а не мамины расспросы о том, достаточно ли он ест и почему возвращается так поздно.
— Как день прошёл? — поинтересовался он, целуя меня в висок.
— Что будем готовить?
— Может, сегодня закажем что-нибудь? Просто посидим, поболтаем. Без суеты.
Игорь кивнул и устроился напротив меня. За месяц нашей совместной самостоятельной жизни он стал заметно спокойнее. Он перестал вздрагивать от каждого звука, ожидая маминых голосов из коридора. Больше не оправдывался за каждую минуту, проведённую со мной наедине.
— Знаешь, — сказал он, потягиваясь, — я почти забыл, каково это — приходить домой и не отчитываться, где был и что делал.
Я улыбнулась. Нина Васильевна действительно умело создавалась атмосферу. Три года совместного проживания научили меня многому: как незаметно уходить в спальню, когда она начинала свои монологи о том, какими должны быть настоящие жёны; как кивать и соглашаться, когда она объясняла, что я неправильно варю кашу; как делать вид, что мне интересны её рассказы о соседке Ирине Михайловне и её проблемах с внуками. Самым тяжёлым оказалось выносить её критику в отношении моей работы. «Зачем девушке карьера, когда у неё есть муж?» — это было её любимой темой. А когда я получила повышение, Нина Васильевна две недели молчала в обиде и повторяла, что «в наши времена женщины знали своё место».
— Мам просто привыкла всё контролировать, — говорил тогда Игорь, когда я пыталась обсудить это с ним.
— Она переживает. Переживает.
Да, наверное, именно так можно было назвать её ежедневные проверки содержимого холодильника и замечания вроде «опять купила дорогой творог, а обычный чем хуже?». Но теперь всё это осталось в прошлом. Наша маленькая двушка в новом Скадовске стала настоящим прибежищем. Да, ипотека давила, каждый месяц приходилось считать каждую копейку, но зато мы были одни. Наконец-то одни.
Первый звонок в дверь я пропустила — была в душе. Второй застал меня в халате с полотенцем на голове. Третий звонок раздался уже настойчиво и долго.
— Иду-иду! — крикнула я, быстро затягивая пояс халата.
Заглянув в глазок, я увидела знакомую фигуру в тёмно-синем пальто. Сердце ёкнуло.
— Нина Васильевна? — спросила я, открывая дверь с легкой растерянностью.
— Что случилось?
Свекровь стояла на пороге с большим чемоданом и сумкой через плечо. Её лицо выражало решительность и даже некую торжественность.
— Здравствуй, Олечка, — сказала она, не дожидаясь приглашения войти.
— Где мой сын?
— Он ещё на работе. А что…
— Я смотрела на чемодан и пыталась понять, что происходит.
— Что-то случилось?
— Нет, — свекровь уже вошла в прихожую и начала снимать пальто. — Просто соскучилась. Решила ненадолго погостить.
Слово «погостить» в её устах звучало подозрительно основательно. Особенно учитывая, что чемодан явно был собран не на пару дней.
— Нина Васильевна, — осторожно начала я, — может, лучше предупреждать о таких визитах? У нас тут, знаете, не слишком много места.
Она взглянула на меня с тем выражением, которое я знала отлично — смесь удивления и лёгкого превосходства.
— Олечка, дорогая, не беспокойся обо мне. Я непритязательна. На диване поспать могу.
