И вдруг до неё дошло: причина совсем не в Ирине.
Настоящая проблема — он сам.
Он всегда стремится казаться хорошим.
Для всех вокруг.
Для мамы, для сестры, для коллег.
А «плохой» в их глазах — всегда она.
Это она считает каждую копейку, это она отказывает, это она требует порядка.
А Саша — он добродушен.
Он щедр.
Только за её счёт. — Позвони, — холодно сказала Марина. — Что? — Позвони ей немедленно.
И скажи, что ошибся.
Что мы их с собой не возьмём.
Что денег нет.
Что я против.
Мне безразлично, что ты скажешь.
Но чтобы через пять минут она знала: халявы не будет. — Оля, да неудобно же…
Человек уже настроился. — А мне-то удобно?!
Мне удобно пахать без выходных годами, чтобы потом содержать твой табор? — Не называй мою семью табором! — вдруг взорвался Александр, впервые повысив голос. — Это, между прочим, мои племянники!
И сестра!
У неё нет мужа, ей сложно!
А мы живём нормально, у нас двушка, машина, дети выросли.
Могли бы и помочь! — Мы живём нормально, потому что я пашу, как вол, Оля! — Марина так хлопнула по столу, что сахарница подпрыгнула. — Потому что я не пропиваю авансы, как твой бывший зять, и не покупаю айфоны в кредит, как твоя Ирина!
У неё зарплата такая же, как у меня, только она её тратит на одежду и маникюр, а потом ноет!
В этот момент зазвонил телефон Александра, лежавший на столе.
На экране высветилось фото: круглое, довольное лицо золовки в яркой шапке и подпись «Ириска».
Александр вздрогнул и потянулся к трубке. — Не смей, — прошипела Марина.
Но он уже нажал «ответить» и, по старой привычке, включил громкую связь, потому что динамик барахлил. — Сашка!
Привет, братик! — голос Натальи ворвался в кухню, наполняя пространство визгливым и настойчивым тоном. — Ну что, я билеты взяла!
Правда, плацкарт, но ладно, потерпим.
Слушай, тут такое дело.
Я посмотрела на сайте Буковеля, там «люксы» разбирают.
Ты давай, бронируй скорее, пока не увели.
И ещё… я там Владимиру новую куртку присмотрела, а денег сейчас в обрез после покупки билетов.
Ты мне кинь двадцать тысяч до зарплаты?
А то в старой мы поедем, а там в Яремче холодно…
Марина заметила, как Александр побледнел.
Он открыл рот, чтобы что-то ответить, промямлил: «Нат, тут такое дело…», но сестра перебила: — Ой, да перестань уже!
Оля твоя, наверное, премию годовую получила, я знаю, у них в декабре дают.
Вам что, жалко для родных племянников?
Мы же одна семья!
И вообще, я уже маме позвонила, сказала, что вы берёте нас с собой.
Мама так обрадовалась, даже расплакалась, говорит: «Наконец-то Саша сестре поможет».
Это было ударом ниже пояса.
Мать Александра, властная и манипулятивная женщина, была для него священной фигурой.
Если мама «благословила», отказать — значит совершить смертный грех.
Александр поднял на жену глаза, полные мольбы.
В них читалось: «Пожалуйста, уступи, иначе мама меня съест».
И в этот момент внутри Марины что-то оборвалось.
Та ниточка, на которой держалось её терпение все эти двадцать пять лет брака.
Жалость, привычка, страх одиночества — всё это сгорело в один миг в пламени чистой, яростной решимости.
Она выхватила телефон из рук ошарашенного мужа. — Алло, Наталья? — голос Марины был ровным, но настолько твёрдым, что на том конце провода на мгновение затихли. — О, Олька!
Привет!
Ну что, чемоданы собираешь?
Я тут подумала, возьмите с собой мультиварку, а то в номере… — Наталья, закрой рот и слушай, — прервала Марина. — Никакой мультиварки не будет.
И «люкса» тоже не будет. — Что? — голос золовки задрожал. — Саша же сказал… — Александр погорячился.
Он забыл уточнить у меня.
Так что слушай внимательно.
Мы едем вдвоём.
В стандартный номер.
Без детей, без тебя и без твоих кредитов. — Да ты… ты с ума сошла?
Я уже билеты купила!
И маме сказала! — Это твои проблемы.
Сдай билеты.
Или поезжай одна, снимай угол в частном секторе и вари супы сама. — Саша! — завопила трубка. — Саша, почему молчишь?!
Она меня выгоняет!
Твоя жена… — Она нажала «отбой» и с громким стуком бросила телефон на стол перед мужем.
Александр сидел, втянув голову в плечи.
Его руки дрожали. — Ты… что ты натворила? — прошептал он. — Мама теперь… у неё давление подскочит.
Она мне этого не простит. — Пусть пьёт таблетки, — холодно ответила Марина.
Её трясло, но это была дрожь освобождения. — А ты, если хочешь, оставайся и нянчь сестру и маму.
А я еду в Буковель.
Одна или с тобой — решай сам.
Но за них я ни копейки платить не собираюсь.
Она развернулась и вышла из кухни, ощущая на себе его растерянный взгляд.
Ноги были ватными, но на душе стало неожиданно легко.
Как будто с плеч свалили тяжёлый мешок с цементом.
Марина вошла в спальню и открыла шкаф.
Достала чемодан, стряхнула с него пыль.
