Собака была мечтой Маринки с самого детства, но Тамара всегда возражала. — Нет, Мариш, — мягко начала Тамара, — понимаешь… мы с папой… мы решили… ты скоро подрастёшь, и мы… — Маам, ты меня пугаешь… — вмешался папа, подскакивая: — Марихааа, — сказал он, — ты всегда была умницей и сообразительной… — Видимо, не в этот раз… — продолжила Тамара. — Мы с мамой… в общем, у нас будет ребёнок. — Что?
Ребёнок?
У вас появится ребёнок?
Фу, как это отвратительно, зачем ты вообще сказал мне об этом?
Меня сейчас стошнит, это так… так… — Она заявила, что мы старики, Слав. — А разве нет?
В вашем возрасте пора уже завещание составлять, посмотри на себя, как тебе не противно с ней… Марина не успела договорить, как отец вдруг ударил её звонкой пощёчиной — впервые за пятнадцать лет.
Марина вздрогнула, вместе с ней и Тамара. — Никогда, слышишь, никогда не смей говорить плохо о моей любимой женщине.
Было видно, что Славе самому тяжело, но что сделано, то сделано.
Марина разрыдалась и заперлась в своей комнате.
Никакие уговоры не помогали.
Она перестала общаться, просто безмолвно ходила по дому. — Мариш, давай поговорим, — просила Тамара, но перед ней звучал только хлопок закрытой двери. — Мариха, прости, я на эмоциях, — говорил Слава, — дочь, ну что с тобой, ты же не мужик, — но в ответ — тишина, игнор и презрительный взгляд.
Все попытки наладить с ней контакт разбивались о стену молчания и отчуждения.
Даже бабушки и дедушки пытались заговорить с ней, но Марина, поняв суть разговора, сразу же молчала и уходила.
Слава заметно побледнел, он очень любил дочь, а у Тамары начался токсикоз. — Зачем мы всё это затеяли, — плакала Тамара, — у меня душа разрывается, может, избавиться от этого? — Что?
Что ты говоришь, с ума сошла? — вскочил Слава и начал нервно ходить по комнате, затем вошёл в комнату дочери, не стуча, а сразу открыв дверь. — Марина, я не знаю, слышишь ли ты меня, я понимаю, ты меня ненавидишь, знаешь, дочь, я тоже могу начать тебя ненавидеть, ведь ты оскорбила мою любимую женщину и ещё нерождённого ребёнка, такого же, как ты.
То есть ты считаешь себя выше всех, что можешь распоряжаться жизнями, решать, кто должен жить, а кто — нет?
Ты думаешь, что мы с мамой старики и, возможно, стыдишься нас, но поверь мне… Пройдёт время, и у тебя будет столько же лет, сколько у меня и мамы, и тогда ты осознаешь, как обидела нас.
Возможно, ты даже захочешь попросить прощения, но будет ли у кого его принять, дочь, вот в чём вопрос.
Нет, мы не собираемся умирать, просто, вероятно, отдалимся друг от друга — это твой выбор.
Ты не захотела принять наше желание быть счастливыми вдвойне, ведь ты — наше счастье.
