Ты же знаешь, у меня в роду упорство граничит с упрямством: если решила — значит, сделаю.
Смеёмся обе.
Не так весело, как прежде, но что-то, кажется, начинает медленно оттаивать.
Украинский вечер мягко стелется за занавески тёплым янтарным светом.
Илюша выбегает на кухню — щёки раскалены, глаза сияют от счастья: — Бабушка, а когда ты снова сваришь тот суп с клёцками?
Я сказал папе, что твой суп вкуснее любого!
Смотрю на него и понимаю: счастье — вот оно, в каждом маленьком, незаметном моменте.
И всё же — сердце тянет куда-то дальше, за пределы этих стен забот и повседневности.
Я нежно глажу сына по голове: — Придумаем день, когда вместе будем варить суп, а потом я расскажу тебе кое-что из своего детства.
Марина наблюдает за нами, и впервые за долгое время в её взгляде появляется вопрос: «А что же мне делать? Как дышать свободно, если вокруг только дела и заботы, и для себя совсем нет времени?» — Мам, — тихо просит она, присаживаясь рядом, — а если я вдруг совсем не знаю, чего хочу для себя, это плохо?
Я крепко обнимаю её.
Словно в этот момент мы обе учимся быть собой — каждая на своей половине жизни. — Нет, родная, — отвечаю вздохнув, — это только начало самого важного пути.
И впервые за много лет я действительно верю в свои слова.
Тишина воцаряется в комнате после нашего разговора, но внутри словно приоткрылась дверь: щёлк — и прохладный ветер перемен заиграл занавесками души.
Я молчу, перебирая в голове — ответы где-то рядом, может, есть и мой собственный путь, не протоптанный заботами о других.
Пацаны с шумом мчатся по коридору, игрушки разлетаются по полу, один из солдатиков оказался под тапком — обычная жизнь, быт, суета.
Глядя на этот беспорядок, я вдруг ощущаю: странно, но даже в этом хаосе есть что-то родное, как мазки на заброшенной картине.
Марина неожиданно встаёт, немного взволнованная, но быстро переходит на деловой тон: — Мам, я хотела спросить, — у тебя найдётся время в выходные посидеть с детьми?
Нам с Олегом предложили билеты в театр — уже и не вспомню, когда в последний раз выбирались вдвоём…
В её вопросе слышится и облегчение, и вина, и надежда одновременно.
Она виновато прикусывает губу: — Если неудобно — скажи, я пойму.
Нет, правда…
Я пожимаю плечами — что тут можно понять?
Для меня счастье — быть нужной близким, но впервые за долгое время я ощущаю…
Что можно захотеть что-то и для себя.
Что я не только чья-то поддержка, опора и спина. — Конечно, побуду, — улыбаюсь. — Просто не думай переживать.
Только пообещай: после спектакля не вешай мне лапшу на уши, рассказывая, что отдыхала «для галочки».
Честно скажи: радовалась или просто бежала дальше, не оглядываясь…
Марина смущённо смеётся: — Мам, а тебе хоть раз не было страшно отдыхать?
Не казалось, что за это обязательно осудят?..
Я киваю: — Конечно, бывало.
Но это можно изменить, слышишь?
Мы сами себе самые строгие судьи.
А иногда нужно просто позволить себе хотя бы немного побыть «без пользы».
Просто так.
Наступает маленькая пауза.
В тишине комнаты я слышу, как на кухне часы наконец затихают, маятник зацепился за очередную минуту.
В этот момент решаюсь: — Хочешь, в воскресенье вместе сходим на выставку?
Только мы с тобой, девчонки. — Я?.. — задумчиво отвечает она, — Мам, честно, я и не помню, когда в последний раз была на выставке…
Я приподнимаю брови, театрально разводя руками: — Вот именно!
Значит, пора вспомнить себя.
Иначе вырастим внуков, а жизнь, считай, пройдёт мимо…
Она смеётся без грусти: — Договорились.
Я куплю билеты, а ты придумаешь, чем займёмся на ужин.
Тёплый свет нежно скользит по стене.
Сердце бьётся ритмично, как когда-то давно — когда была уверена, что впереди целая жизнь.
Вечер медленно угасает, но внутри меня словно зажгли маленькую лампу, и стало можно вспомнить, что значит быть собой.
Вот он, этот самый воскресный день, когда всё кажется обычным, но внутри дрожь — словно что-то важное должно вот-вот случиться.
