Всё время спешила, принимала решения, помогала другим. — Мари, давай договоримся… — голос мой чуть дрожит, но я не даю ему превратиться в упрёк, — Я очень тебя люблю, люблю внуков.
Но порой мне тоже хочется сделать что-то для себя.
Возможно, не сразу и не всегда, но попробуй найти няню или договорись с Сергеем.
Я хочу всего одну простую вещь: чтобы иногда мои дни принадлежали только мне.
Она молчит.
Вижу на её губах смесь удивления, обиды и сомнения. — Мам, я думала, что ты счастлива, когда с ними… — тихо произносит Марина.
А счастлива ли я?
Конечно, когда маленькие ручки тянутся ко мне, когда Илюша шепчет: «Бабушка, ты вкуснее любых оладий!»…
Безусловно, счастлива.
Но разве это всё моё счастье?
Меня по-настоящему греет душу, когда я стою на пустой платформе и наблюдаю закат; когда вечером рисую акварелью; когда в старом фотоальбоме нахожу своё юное лицо: глаза огромные, словно у другой женщины, не той, что сейчас. — Марина, знаешь, — говорю почти шепотом, — честно говоря, я боюсь, что мои дни пройдут, а я не вспомню ничего своего.
Ты не виновата, просто мне тоже иногда нужна пауза.
Не для отдыха — для жизни…
Она опускает взгляд на чашку, которую сжимает наполовину. — Я просто привыкла думать, что ты можешь всё… — А я не всегда могу.
Не выучила французский, не объездила Европу, не написала книгу.
Но очень хочу, пока не поздно, хотя бы что-то из своего списка попробовать.
Впервые Марина смотрит на меня так, будто видит не просто «маму», а живую женщину с тайными детскими мечтами. — Ты бы хотела в отпуск съездить? — неожиданно спрашивает она, и я от неожиданности смеюсь. — Хотела бы.
Когда-нибудь.
Просто сесть в поезд и уехать туда, где горизонт сливается с небом.
Наступает тишина, даже часы на стене затихли. — Мам, а у меня никогда не было такого.
Я… даже и не думала, что это возможно. — Можно, Марина.
Всё возможно.
Только кто-то должен первым себе это разрешить.
Мы сидим рядом, на кухне пахнет чуть остывшей едой, а за окном сгущается вечер.
Думаю — как было бы здорово сейчас пройтись по аллее, снять туфли и босиком пройтись по влажной траве…
Но вместо этого нахожусь рядом с дочерью — и, возможно, впервые за много лет между нами не просто забота, а то особое чувство, которое есть только у нас двоих: право иметь собственную жизнь, пусть и с оглядкой на других. — Попробуем? — спрашиваю. — Попробуем, — улыбается Марина.
Как будто груз с плеч упал.
Нет, всё не станет идеальным сразу.
Но осознать, что и у мамы бывают мечты, — это гораздо важнее обычного «посиди с внуками».
Я уже не помню, сколько мы так молча сидели.
Может, несколько минут, а может, целую вечность…
Иногда важные разговоры включают в себя всё — прошлое, настоящее, то, что не выразишь словами, а лишь взглядом, дрожью пальцев, паузой между фразами.
Вдруг за стеной раздался детский крик — Илюша и Павел, мои непоседы, спорили из-за машинки.
Как это знакомо, — подумала я с усталой нежностью, — будто всё повторяется: урок жизненной справедливости теперь для внуков.
Марина машинально встала, но я жестом остановила её: — Пусть сами попробуют договориться…
Не всегда же бабушке нужно вмешиваться, правда?
Она кивнула, устало прижав ладонь ко лбу.
По её лицу было видно — силы уходят, словно идёшь по дороге, а ветер упрямо дует в лицо.
Я смотрю на неё и вдруг ясно вижу себя лет тридцать назад: синие глаза, тёмные круги под ними, волосы, собранные в торопливый хвост.
Такая же вечно спешащая, уставшая, с вялым счастьем «через надо».
Вот оно — перед моими глазами: я воспитывала дочь, чтобы она была сильной, ответственной, надёжной.
Но рассказать, как быть счастливой без оглядки, не смогла, потому что сама не умела…
И вот теперь мы — два звена одной цепи, крепко держимся друг за друга: не выпустить, не потерять, но при этом… не дать вздохнуть.
Попыталась приободрить: — Знаешь, Мари, недавно на балконе перебирала коробку с открытками.
Самую старую написала моя мама ещё, когда ты только родилась… — Правда? — глаза дочери загорелись, — Я и не знала, что у тебя их так много. — Я и сама многое забыла, пока эти пожелтевшие открытки не достала.
Читаешь — и словно возвращаешься в то лето…
Всё так тепло, наивно, казалось, времени — целая бездна.
Марина грустно улыбнулась: — Хотелось бы так…
Хоть раз — окунуться в беззаботность. — Можно попробовать, — с улыбкой наклонилась я к ней, — заново научиться радоваться.
