Его мать подливала в чай сочувствие, а отец, похлопывая по плечу, уверял, что он поступил правильно, что «семья — священна», а Ольга «просто испортилась».
Насытившись такой поверхностной поддержкой, Игорь ощутил себя не просто правым, а настоящим героем, защитником традиционных ценностей.
Он решил, что предоставил жене достаточно времени, чтобы она «остыла», осознала свои ошибки и приготовилась к извинениям.
Даже продумал, как примет её извинения — не сразу, конечно, сперва немного упрямства ради приличия.
Выходя из лифта на своём этаже, он чувствовал себя хозяином положения.
Роскошная отделка холла, царившая здесь тишина — всё это составляло часть его мира, который он собирался вернуть.
Он неторопливо достал ключ из кармана.
Привычное движение — вставить его в замок, повернуть, услышать знакомый щелчок.
Но ключ не поддался.
Он упёрся во что-то внутри, не доходя даже до середины замочной скважины.
Игорь нахмурился.
Вынул ключ, осмотрел его, словно металл мог вдруг поменять форму.
Попытался снова, уже с усилием.
Металл неприятно заскрипел, но дальше не пошёл.
Раздражение начало нарастать в груди.
Что за ерунда?
Замок заклинило?
Он дернул за ручку, толкнул дверь плечом.
Дверь стояла как каменная глыба.
И вдруг до него начало доходить.
Это была не поломка.
Это было намеренное действие.
Всё продуманное и целенаправленное.
Его лицо покраснело.
Детские игры!
Она решила наказать его?
Показать характер?
Он выхватил телефон, яростно тыкая пальцем в экран, и набрал её номер. — Ольга, что за глупости? — рявкнул он, как только она ответила. — Я не могу попасть домой. Открывай немедленно!
Голос Ольги на другом конце провода звучал настолько спокойно, что это казалось неестественным.
В нём не было ни злости, ни обиды, ни даже тени эмоций.
Это был голос секретаря, читающего деловой протокол. — Это не шутки, Игорь.
На мгновение его поразила эта ледяная ровность.
Он ждал криков, упрёков, чего угодно, только не такого отстранённого спокойствия. — Что значит «не шутки»? Ты сменила замки? Ты в своём уме? — В полном, — так же ровно ответила она. — Можешь сказать своей сестре, что в фирме моего отца как раз освободилось место. Твоё.
Игорь замолчал, пытаясь осмыслить сказанное.
Слова медленно доходили до него, пробиваясь сквозь броню его самодовольства.
Уволен?
Как так — уволен?
Это же его компания, он её создавал… на деньги её отца.
Эта мысль мелькнула и тут же погасла под новой волной гнева. — Ты… Ты не имеешь права так поступать! Это моя работа! — Уже поступила, — её голос не дрогнул. — Ах да, ещё кое-что. Машину завтра утром заберут. Водитель подъедет к дому твоих родителей, оставь ключи консьержке. Не усложняй.
Он стоял в роскошном, тихом холле, прижимая к уху телефон, который внезапно превратился для него в портал ада.
Квартира, работа, машина… Основа его благополучия, которую он считал непоколебимой крепостью, разрушалась на его глазах, обращаясь в пыль под влиянием нескольких холодных, спокойных фраз.
Он смотрел на полированную табличку с номером квартиры, на которой еще вчера мог прочесть и свою фамилию.
Теперь это была всего лишь цифра на чужой двери. — Ольга… — он не узнал свой голос.
В нём не осталось ни гнева, ни уверенности, лишь растерянная, жалкая просьба.
Но она его уже не слушала.
Произнесла последнюю фразу, каждое слово в которой было выверено и отточено, словно лезвие бритвы.
Это был не просто конец разговора.
Это был эпилог всей их совместной жизни. — Помогай своей семье сам, альфонс.
В трубке раздались короткие гудки.
Игорь медленно опустил руку с телефоном.
Он стоял совершенно недвижимо перед запертой дверью, в кармане которой лежал бесполезный кусок металла — когда-то ключ от его жизни.
Тишина холла давила на уши.
Он был один.
И впервые за много лет он с ужасом осознал, что у него нет ничего по-настоящему своего…
