Свинец — металл холодный и ядовитый, безжизненный.
Идеально.
Она вернулась на кухню и включила тусклый свет вытяжки.
Бриллиантовый кулон переместился в карман её халата.
Камень согревался от тепла тела, но всё равно оставался чуждым.
Тамара аккуратно положила в бархатную коробочку свинцовое грузило.
Оно идеально вписалось в углубление, придавая упаковке ощутимый вес.
Сверху она насыпала горсть старых, покрытых ржавчиной рыболовных тройников.
Их острые жала зловеще блеснули в полумраке.
Пусть Ястреб попробует на вкус свою добычу.
Тамара взяла лист из блокнота с списком покупок.
Её почерк был ровным, без наклона и дрожи: «Дорогая, я решил, что нам пора расстаться.
Это прощальный подарок.
Жена узнала, я не хочу проблем.
Не звони».
Чтобы тройники не звенели, она застелила их ватным диском, а сверху, словно вишенку на торте, положила дешевую пластиковую брошь в виде божьей коровки, которую когда-то приобрела дочери в переходе.
Гладкий, недорогой пластик с криво нанесёнными точками.
Слышался щелчок крышки.
Вес был безукоризненным.
Тамара направилась обратно к ёлке.
Снова почувствовала укол хвои, вновь ощутила запах смолы, который теперь казался ей запахом лжи.
Она привязала коробочку на место, тщательно восстановив узел из зелёной нитки.
Бриллиант в шкатулку не спрятала.
Пошла на кухню, достала банку с пуговицами — старую жестяную, от датского печенья.
Высыпала содержимое на стол, положила камень на дно и сверху засыпала лавиной разноцветных пуговиц из пластика, кости и дерева.
Надёжнее любого сейфа.
Сюда он никогда не заглянет.
Вернувшись в постель, Тамара долго всматривалась в потолок.
Внутри было пусто и тихо, словно в доме, из которого вынесли всю мебель.
Жалости не ощущалось.
Любви не было.
Осталась лишь холодная ясность.
Утро тридцать первого декабря началось с суеты.
Алексей был на взводе.
Он бесцельно шатался по квартире, то включая, то выключая телевизор.
От него исходил запах дорогих духов — слишком резкий и парадный для домашнего утра. — Там, мне нужно съездить, — бросил он, поправляя галстук перед зеркалом в прихожей.
Руки слегка дрожали. — Партнёров поздравить.
Чисто символически.
Час, не больше.
Нужно показать уважение.
Тамара резала овощи на кухне.
Нож ритмично, с глухим стуком ударял по деревянной доске. — Конечно, поезжай, — её голос звучал ровно, словно натянутая струна. — Партнёры — это святое.
Главное, чтобы подарок пришёлся по душе.
Алексей замер на мгновение, но не оглянулся.
Он был слишком увлечён собой.
Через отражение в тёмном стекле духовки Тамара увидела, как он зашёл в гостиную.
Огляделся украдкой, словно подросток.
Засунул руку в густые еловые ветки.
Раздался тихий вскрик.
Видимо, укололся об иголку.
Или сама ёлка не желала отдавать свой ядовитый плод.
Зазвенела входная дверь.
Тамара отложила нож.
Вытерла руки вафельным полотенцем.
Ткань была жёсткой, ощутимой.
Его не было два с половиной часа.
Когда замок снова щёлкнул, Тамара сидела в кресле в гостиной.
Телевизор оставался выключенным.
В квартире царила звенящая тишина.
Алексей вошёл в комнату.
Выглядел так, словно прошёл через бурю.
Галстук был сбит набок, волосы растрёпаны.
На левой щеке, от скулы до подбородка, краснели три глубокие, свежие царапины.
Кровь уже засохла, но вид был зловещим.
Он с трудом плюхнулся на диван, не снимая уличные ботинки.
Грязь с подошвы коснулась чистого ковра. — Что произошло? — спросила Тамара, не меняя позы. — Партнёры были недовольны поздравлением?
Алексей дернул плечом, поморщившись от боли. — Кошка… у партнёра.
Бешеная тварь.
Кинулась прямо в лицо, как только я вошёл. — Вот так, — Тамара слегка наклонила голову. — Животные чувствуют фальшь, Алексей.
Или дешевизну.
Он поднял на неё глаза.
В них смешались животный страх и раздражение. — О чём ты?
