Я отключила плиту, села и впервые за весь день позволила себе слегка дрожать.
В час ночи телефон вспыхнул в темноте сообщением: «Ольга, если ты продолжаешь вести себя так (сама знаешь как), мне придется попросить тебя освободить квартиру. Это неприятно, но другого выхода у меня нет. Дружба — это одно, а правила — другое. Сообщи, когда съедешь».
Я долго всматривалась в слово «правила».
Смешно.
Оно казалось чужеродной позолотой на старинных часах: красиво, но бесполезно.
Я ответила: «Наш договор действует до конца года. Нарушать его я не намерена, но жилье начну искать завтра». После этого выключила телефон.
Утром я проснулась с тяжелой головой, словно после болезни.
В отражении зеркала увидела женщину, которой раньше не знала: у нее были крепкие плечи.
Такие плечи бывают у тех, кто долго нес на себе груз.
Я поставила чайник, открыла ноутбук и ввела в поиск: «Снять однушку рядом с метро, недорого, без посредников». — «Ольга, ты к нам в отдел?» — спросила коллега Людмила, когда я пришла в офис. — «Начальник тебя искал». — «Буду через минуту», — ответила я. — «Люд, ты ведь снимала рядом с театром? У кого?» — «У знакомой знакомых», — оживилась она. — «Хочешь — дам контакт».
Женщина была пожилая, интеллигентная.
Она сдаёт квартиру по-человечески.
И главное — живет в другом районе, не ходит «пятна застирывать». — «Скинь, пожалуйста».
В обед я позвонила этой женщине.
Ее звали Надежда Ивановна, голос был похож на шерсть серого кота: мягкий, но с характером. — «Мне квартира не для заработка», — честно призналась она. — «Пенсия у меня хорошая. Я сдаю, чтобы было кому поливать цветы и чтобы квартира жила. В гости не хожу. Если что сломается — позвоните, я мастера вызову. Когда удобно посмотреть?» — «Сегодня вечером?» — «Приезжайте».
Вечером мы встретились у подъезда. «Моя» потенциальная квартира пахла мебельной политурой и яблоками.
На стенах — не полки, а настоящие книги: фолианты, как инсталляция, насаженные на гвоздики.
На балконе стояла герань.
В кухне — чайник, который свистит, а не просто щелкает кнопкой. — «Надежда Ивановна», — сказала я, оглядывая окно с видом на трамвайную линию, — «можно вопрос? Вы когда-нибудь заходите без предупреждения?» — «Зачем?» — искренне удивилась она. — «Это же ваша территория. Я предпочитаю, чтобы мне писали заранее, даже если платеж задержится на день. Я люблю порядок. Можем прописать это в договоре, если хотите». — «Хочу», — ответила я.
Мы обсудили детали.
Она достала аккуратную папку с образцом договора, где были пункты об уведомлениях, оплате, ремонте.
Я словно питалась этими словами — «уведомление», «согласование», «ключи» — как человек, долгое время на диете, наконец получивший хлеб.
Я перевела залог.
Мы пожали друг другу руки.
У подъезда она спросила: — «Вы из тех, кто оставляет тапочки у двери или заносит внутрь?» — «Заношу внутрь», — улыбнулась я. — «И я тоже», — ответила она. — «Мы с вами подружимся».
Не «станем друзьями», а именно «подружимся» — вот в чем была разница.
Дружба как процесс, а не просто доверие на чужую жизнь.
Дома я собрала коробку с «своими» вещами: ключи от почтового ящика, брелок с бирюзовым камнем, палочку корицы в банке, которой ароматизировала сахар.
Оставила только то, что не жалко забыть.
Легкий ветерок с открытки на столе шевелил уголок бумаги.
Я коротко написала Тамаре: «Съеду до конца недели. Ключи передам по акту, как в договоре. Коммуналку закрою за месяц до». Ответ пришел быстро: «Окей».
Никаких извинений, никаких «я погорячилась».
Даже эмодзи не было.
Молчание между нами выросло, словно лед, который сковал плиты на Одессе: еще секунда — и треснет.
Я снова поставила чайник, заварила крепкий чай и, кажется, впервые за полгода окончательно расправила плечи.
Через три дня мы встретились у квартиры.
Тамара пришла одна, в черных очках, хотя было пасмурно. — «Ключи», — сказала она. — «Акт приема-передачи», — ответила я и протянула два листа. — «Давайте отметим, что все в порядке».
