Дождь в тот день казался чем-то большим, чем просто водой с неба.
Это была холодная и грязная смесь, которая забивалась под воротник и превращала дешевую тушь в черные дорожки на щеках.
Я стояла у стеклянной двери салона красоты «Жемчужина», пытаясь разглядеть свое отражение.
Женщина в витрине выглядела жалко: сгорбленная, в пальто, вышедшем из моды еще до того, как мой муж Алексей собрал свои вещи, и с глазами, полными боли, словно у побитой собаки.
Я толкнула тяжелую дверь.
Колокольчик зазвенел слишком громко, разрушая атмосферу лавандового умиротворения и дорогого кофе.
Навстречу вышла Ольга.
Моя Оля.
Подруга, с которой мы двадцать лет назад делили одну порцию пельменей в общежитии, а затем крестили детей вместе.
Она выглядела безупречно: кашемировый костюм цвета слоновой кости, укладка, излучающая успех, и взгляд…
Взгляд, которым смотрят на грязное пятно на скатерти. — Тамара? — она даже не приблизилась.
Остановилась в метре от меня, скрестив руки на груди. — Что ты здесь делаешь?
Я же говорила, у меня полный график. — Оль, мне… мне просто нужно поговорить, — голос мой дрогнул. — Алексей заблокировал карты.
Я даже на проезд сейчас не могу рассчитывать…
Я думала, может, у тебя есть какая-нибудь подработка?
Администратором или помыть полы… Пока я не встану на ноги.
Она рассмеялась.
Коротко и сухо, словно ломается сухая ветка. — Полы?
В моей студии красоты? — она обвела рукой пространство с хрустальными люстрами. — Тамара, взгляни на себя.
Ты пахнешь сыростью и неудачей.
Клиенты платят мне за атмосферу роскоши, а не за вид рыдающей брошенной женщины. — Мы же подруги… — прошептала я.
Ольга сделала шаг ко мне, понизив голос, чтобы мастера не слышали: — Мы были подругами, когда ты была женой вице-мэра.
А сейчас?
Кто ты теперь?
У тебя нет ни имени, ни денег, ни молодости.
Ты — никто!
Зачем ты мне нужна?
Иди домой, Тамара.
Не позорься.
Она развернулась на каблуках и ушла в свой кабинет.
Я осталась стоять, ощущая, как внутри что-то рвется.
Не сердце, нет.
Оборвалась нить, которая связывала меня с прошлой жизнью.
Я вышла под ледяной дождь, и вдруг мне стало жарко.
От злости.
Часть 1.
Дно Первые три дня после встречи с Ольгой я провела, лежа лицом к стене.
Это было то самое «дно», о котором пишут в дешевых романах, только там героини красиво потягивают вино у окна, а я пила пустой чай и считала трещины на потолке в квартире моей покойной матери — единственном, что осталось после развода.
Алексей, мой бывший муж, поступил «по-мужски» в кавычках: переписал все имущество на подставных лиц еще за год до развода.
Я осталась с «хрущевкой» на окраине и стареньким «Рено», который не заводился при минус десяти.
Мне 54 года.
В резюме — длинный прочерк длиной в тридцать лет. «Домохозяйка», «жена», «мама».
Мой диплом биолога покрылся пылью еще в 90-е.
Кому я теперь нужна?
Слова Ольги «Ты никто» звучали в ушах набатом, перебивая даже шум трамваев за окном.
На четвертый день позвонила дочь Лариса.
Она училась в Луцке, в магистратуре. — Мам, папа говорит, что не может оплатить семестр.
У него там какие-то счета арестованы…
Мам, меня отчислят, если я не внесу деньги до первого числа.
В её голосе звучала паника.
Алексей просто забыл о ней, увлеченный новой жизнью с молодой помощницей. — Я решу, Лариса, — сказала я.
И повесила трубку.
Руки тряслись.
Я встала и подошла к зеркалу. «Ты никто».
Хорошо.
Пусть я никто.
Но у «никого» есть гордость, а значит, «никто» способен выполнять любую работу.
Я открыла шкаф, достала старые джинсы, которые носила на даче, и поехала на окраину Белой Церкви, в большой питомник растений «Зеленая Душа».
Я помнила, что там искали сезонных работников. — Спина болит? — спросил бригадир, мужик с лицом, загрубевшим от ветра и алкоголя. — Здорова, — соврала я. — Готова таскать мешки с грунтом, пересаживать туи, пропалывать.
Оплата посменно, в конце недели.
Паспорт, пожалуйста.
Я вошла в огромную теплицу.
Пахло сырой землей, удобрениями и влажной листвой.
Этот запах ударил в нос, и вдруг… мне стало легче.
Впервые за год я могла глубоко вздохнуть.
Это был не запах денег, как у Ольги, а запах жизни.
К вечеру первого дня я не чувствовала рук.
Ногти были черными от земли, поясница ноющая.
Я сидела в раздевалке, жуя бутерброд, и слушала, как молодые девушки обсуждают парней.
Для них я была невидимкой.
Тёткой в платке.
Но когда получила первые полторы тысячи гривен, купила не хлеб, а пакет хорошего грунта и стимулятор роста.
Дома на подоконнике угасала мамина орхидея. «Я тебя вытащу, — сказала цветку. — И себя вытащу».
Часть 2.
Корни Месяц прошёл, словно в аду.
Я вставала в пять утра, ехала на первом трамвае через весь город, а затем двенадцать часов месила грязь.
Мои руки, привыкшие к маникюру и кремам за пять тысяч, превратились в наждак.
Но странным образом я перестала плакать.
Физическая боль заглушала душевную.
Однажды в питомник приехал заказчик.
Напыщенный владелец сети ресторанов, которому нужно было оформить летнюю веранду.
Наш штатный дизайнер, девочка сразу после курсов, предлагала ему петунии. — Да какие петунии! — кричал он. — Мне нужно «дорого-богато», но чтобы не завяло через неделю!
У меня там тень!
Девочка лепетала что-то про полив.
Бригадир мрачно курил в стороне.
Я не выдержала.
Я не могла слушать, как они обсуждают уничтожение растений. — Гортензии, — сказала я, не отрывая взгляда от грядки с рассадой. — Метельчатые гортензии.
Сорт «Лаймлайт».
Они предпочитают полутень, выглядят как шампанское с пеной и цветут до октября.
А внизу — хосты «Патриот» с белой каймой.
Будет выглядеть на миллион.
