В углу на лавках сидели еще две пожилые женщины. «Это плакальщицы», — махнула рукой баба Галина, — «поют на похоронах».
Баба Галина взмахнула руками: «Там Никита, туда нельзя. Еще впустишь его в дом».
Игорь подошел к отцу.
Клетчатая байковая рубашка, пиджак, воротник рубашки торчал некрасиво. «Нужно поправить», — подумал Игорь, боясь взглянуть на лицо.
Большие руки с синими костяшками.
Игорь хорошо запомнил эти руки.
Каждое лето они с отцом искали в лесу коряги, вырезали фигурки и целые композиции, покрывали их лаком.
Баба Яга, Змей Горыныч, Серебряное копытце.
Игорь сжался и перевел взгляд на лицо покойного.
Вздрогнул, словно получив удар, отпрянул, чуть не упал.
Баба Галина рассмеялась: «Да это блин, чтобы не спортился. А в городе не кладут?» — «Не кладут», — Тамара взяла мужа за руку и попросила: «а можно снять пока?».
Баба Галина ловко свернула блин в четыре раза и унесла. «Теперь я блины есть не буду. Никогда», — Тамара смотрела на мужа.
Игорь пытался найти отца в этом незнакомом человеке, лежащем перед ним в гробу.
Седые волосы, большое белое, одутловатое лицо. «Я его не узнаю, потому что глаза закрыты. Вот если бы глаза были открыты…», — Игорь не успел додумать, испугался. «Узнал?» — жена выглянула с интересом из-за спины мужа. «Узнал», — соврал Игорь.
Отец ушел, когда Игорю было шестнадцать.
Он собрал вещи, снял со стены компас, запихнул пару коряг в сумку.
Уже в дверях сказал: «вырастешь — поймешь». «Не пойму!» — с вызовом крикнул Игорь ему в след.
Мать не плакала, стояла и курила на кухне, стряхивая пепел на линолеум.
С тех пор Игорь отца не видел.
Слышал, что тот перебрался на природу, как всегда мечтал.
Связи с малочисленными родственниками отца не поддерживал: все сильно поссорились еще при дележке наследства деда, как говорила мать, «в лучших русско-народных традициях».
На предложения Тамары «давай найдем папу, разве тебе самому не интересно», Игорь всегда злился: «не интересно», «не лезь не в свое дело».
Баба Галина запахнула платок и махнула плакальщицам.
Они затянули слабым, дребезжащим голосом что-то церковное, слова разобрать было невозможно. «Я спать не буду с покойником в одном доме, это какой-то ужас, средневековье», — шептала Тамара мужу. «Угу», — Игорь всматривался в лицо отца, прокручивая в памяти детские воспоминания о своем восхищении «могуществом» папы: вот он строит дом, рубанок на верстаке, карандаш за ухом, солнце в желтых стружках на полу пытается проникнуть сквозь щели сарая. «Шел отряд по берегу, шел издалека, шел под красным знаменем командир полка».
Игорь застыл.
Одна из бабушек пела про Щорса, любимую песню отца. «Это у них репертуар церковный кончился», — объяснила баба Галина. «Фристайл», — усмехнулась Тамара.
А Игорь подхватил: «Голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой траве».
Тамара внимательно посмотрела на мужа: «Сейчас, я так понимаю, будет «Крейсер «Аврора»? Игорь, это уже сюрреализм. Хочешь — не пой, мне страшно».
В окно постучали.
Баба Галина вскочила к окну и прокричала: «А ну, иди отседова!».
Игорь с пониманием спросил: «Никита?». «Он самый. Мается. Устал на воротах стоять», — баба Галина жестом показала бабушкам собираться.
Те тут же поднялись и начали суетиться. «Это у них местный сленг? Про ворота? Типа он хочет опохмелиться?» — Тамара посмотрела на мужа.
Игорь пожал плечами.
Баба Галина уже у двери давала распоряжения: «Никиту не пускать.
