Не таким я представляла свою старость…
Я всё мечтала: буду сидеть у окна, вязать что-нибудь яркое — шарфик для внучки или носочки для внука.
Пряжа бы заканчивалась гораздо раньше, чем во дворе у кота закончилось молоко.
Забавно, не правда ли?
Но у нас, бабушек, смех сквозь слёзы стал привычным явлением.
Потому что надеяться на заботу детей — всё равно что ждать на вокзале поезд «назад в молодость»: билета тебе никто не подарит, а ждать можно сколько угодно.
Когда мне было шестьдесят, дочка ещё писала настоящие письма — рукописные, с сердечками в конце.
Сейчас же — одни смайлики и короткие сообщения: «Мам, всё хорошо.
Работа.
Не волнуйся».
Сын звонит раз в месяц.
Наверное, по расписанию, чтобы не забыть.
К ним я не навязываюсь — не хочу быть обузой, нянькой или поводом для упрёков: «Ты опять простыла, мам? Скучно тебе, да?»
Вот такой у меня портрет повседневной жизни: на табуретке — старый кот Барсик, на кухонном окне — занавеска с ромашками.
Внуки — только на фотографиях: дерутся с собакой во дворе, сидят возле новогодней ёлки…
А я в этой сказке — гостья, случайная, не приглашённая даже на чашку чая.
Что поделать.
Моя соседка, Нина Викторовна, живёт через стену уже пятнадцать лет.
Раньше мы почти не общались, разве что в лифте мельком поздоровались: «Ой, как дождь льёт… Ну да, апрель».
Она казалась мне старой и злющей — а, может, у неё самой душа болела по-своему.
…И вдруг всё изменилось очень просто — теперь даже смешно вспоминать.
Обычный случай, досадная глупость, из-за которой я, как назло, потеряла равновесие у подъезда: спускаясь с пакетом картошки, оступилась на плитке.
Никакого гололёда, ни собаки под ногами — просто так, взяла и упала.
Потом лежу, погружаясь в мысли… и первая мысль — не о боли, а о том, что никто не позвонит.
Никто не поинтересуется: «Ты где, бабуля?» Ни дети, ни уж тем более внуки.
Я бы пробыла там ещё долго, если бы не Нина Викторовна.
Она заметила меня в окно — вышла и помогла подняться.
Серьёзно кивнула: «Подумаешь, упала… Что, раньше не вставали?» — и, махнув рукой, повела меня домой. — «Садись, Тамара Ивановна, я чай заварю.
Выглядишь, как варёное яйцо — бледная и вся в трещинках», — сказала она, снимая с меня шаль.
Мне стало смешно, даже почти захотелось рассмеяться вслух.
Но боль в костях и ломота в суставах не позволяли.
Я даже не заметила, как расплакалась — слёзы потекли по щекам.
Стыдно.
