Рекламу можно отключить с подпиской Дзен Про — тогда она исчезнет из статей, видео и новостей. Какая же странная и порой непредсказуемая жизнь…
Говорят, что «дети — наше всё».
А ещё — что на своих не обижаются.
Я всю жизнь так думала и, наверное, сама себе внушала — в ком-то, а в Оле, в дочери, скрестив руки, полностью доверяла.
Сколько себя помню, всегда старалась быть для неё опорой: и на утренник, и в институт — несмотря ни на какие морозы.
А теперь вот к чему это всё привело…
Эта квартира казалась мне надёжным убежищем.
Два окна выходят на разные стороны, кухня небольшая, но светлая.
Ветеранский дом, подъезд, знакомый с детства, и подъездные тёти, которые узнают тебя издалека.
После того как мужа Игоря не стало, всё держалось на мне и на этой пахнущей яблоками кухне.
Однажды Оля пришла взъерошенная, с синяками под глазами: — Мам, давай переоформим квартиру на меня.
Ты же знаешь — если что — всё твоё будет моим.
А мне для работы в банке нужны документы: нужно показать квартиру, чтобы вызвать доверие…
Я тогда, конечно, думала не о бумагах, а о дочери.
Ну разве я оставлю её чужому?
Конечно, пусть будет на неё.
Счастье ведь не в деньгах, а в семье.
Подписала.
Но сердце почему-то тогда дрогнуло от предчувствия… — Ой, Тамара Сергеевна? — потом спрашивала соседка Нина на лестнице, осторожно, словно боясь потревожить. — Узнавай, как там с бумагами.
Что-то уж слишком быстро она с документами…
Я махнула рукой: — Нина, да не волнуйся.
Своя же.
Дочка всё решает.
Прошло около трёх недель.
И вот однажды вечером Оля пришла — какая-то чужая, глаза не поднимает, губы сжаты узкими нитями.
Протягивает мне письмо — мол, банк бумаги просит.
Посмотрела — повестка: вы выселяетесь.
Просто.
Без возврата.
Сначала подумала, что это ошибка.
Что завтра всё изменится.
Но потом — слова.
Жёсткие, чужие: — Мам.
Так надо — муж настаивает, у нас ребёнок будет, тесно.
В ту минуту моя кухня впервые за сорок лет наполнилась незнакомым запахом — не яблоками и вареньем, а отчаянием… Вот так я оказалась на улице с одним полиэтиленовым пакетом, тёплым платком и тетрадью, в которой остались только рецепты и стихи из молодости…
Я шла по улице, не понимая, куда идти.
Всё раздражало: шум машин, яркое солнце, даже радостные голоса за школьными воротами.
Что мне было делать?
Смешно сказать: пятьдесят восемь лет, почти сорок отработала бухгалтером честно, свой угол — и вдруг чужая в собственном Остере.
В поликлинике, где меня все знали, наверняка спросят: «Ой, Тамара наша, что случилось?» А что им ответить?
Засмеют… или, наоборот, пожалеют, а я не выношу жалости.
Я свернула в сквер.
Села на лавочку, словно вся моя прежняя жизнь остановилась.
Шершавое дерево за спиной, летящий пух, кто-то пытается угостить гуся печенькой.
Рядом села пожилая женщина, руки крепкие, с золотым кольцом без камня.
