— Ири, а почему ты не ешь? — спросил он, с полным ртом. — Давай тарелку, суп — просто супер!
В кухне повисла тишина. Короткая, но ощутимая, словно ватный ком. Я подняла взгляд на свекровь. Тамара Сергеевна не моргнула и продолжала смотреть прямо на сына, улыбка не сходила с её лица, но уголки губ выдавали напряжение.
— А Ирочка уже покушала, — быстро, слишком быстро произнесла она. — Она перекусила, говорит, не голодна после ночной смены. Наверное, фигуру бережёт.
Ложь звучала настолько гладко и привычно, что я сначала растерялась и не знала, что ответить. Сказать правду? «Твоя мать не дала мне супа»? Это выглядело бы как детская жалоба.
— Да, — тихо ответила я. — Я съела бутерброд.
Алексей застыл с ложкой у рта. Его взгляд скользнул на мою «еду» — одинокий кусок хлеба на тарелке. Потом он посмотрел на полную кастрюлю на плите, а затем на мать.
Мужчины часто не замечают мелочей. Они могут пропустить новую стрижку или пыль на мебели. Но Алексей не был глупым. Он слишком хорошо знал свою мать. Он узнал в её взгляде выражение собственника, который делит мир на «своих» и «обслуживающий персонал».
Он медленно опустил ложку обратно в суп.
— Бутерброд? — переспросил он.
Тон его голоса изменился — из расслабленного домашнего он стал ровным и холодным.
— Ирина, ты только что с ночной смены. Ты не ела двенадцать часов. И наешься одним бутербродом?
— Алежек, зачем допрос устраивать? — вмешалась Тамара Сергеевна, нервно поправляя салфетку. — Может, невестка не захотела супа, ей мой рецепт не по душе. Ешь, он остывать уже будет!
Алексей посмотрел на меня. В его глазах я увидела вопрос. Он ждал, что я разрядю ситуацию, скажу привычное: «Всё в порядке, милый». Это был самый простой выход — избежать ссоры, проглотить обиду и лечь спать. Но я устала. Очень устала быть удобной. Я просто молча смотрела ему в глаза.
Алексей всё понял. Он медленно отодвинул тарелку с дымящимся, ароматным супом. Звук ложки, ударяющей по фарфору, в тишине прозвучал словно выстрел. Он встал, подошёл к хлебнице, отрезал ломоть батона — криво, с нажимом. Достал из холодильника ту же самую «Докторскую». Положил на хлеб. Ни масла, ни сыра. Сухой паёк. Вернулся за стол и сел рядом со мной.
— Ой, ну что ты делаешь? — голос Тамары Сергеевны сорвался на визг. — Почему ты суп бросил? Я же старалась! С утра у плиты стояла!
Алексей взял бутерброд обеими руками, словно что-то очень ценное.
— Спасибо, мам. Суп замечательно пахнет. Но в нашей семье принято так: либо мы все вместе едим нормально, либо довольствуемся кусками. Вместе.
Он откусил большой кусок хлеба с колбасой и начал жевать, уставившись в стену.
Тамара Сергеевна онемела. Её лицо покраснело.
— Ты… ты ставишь меня на один уровень с ней? Я же мать! Я тебя вырастила! А она… пришла на всё готовое!
— Она моя жена, мам, — спокойно ответил Алексей, прожевывая сухой бутерброд. — И она работает в реанимации, спасает людей. Если в этом доме для неё нет тарелки супа, то и мне он не пойдёт в горло.
Я сидела, боясь пошевелиться. Под столом нащупала колено Алексея и слегка сжала его. Он накрыл мою руку своей большой, тёплой, шершавой ладонью. Это было более выразительно, чем любые слова о вечной любви.
Тамара Сергеевна вскочила. Стул с грохотом отъехал назад.
— Ну и давитесь своими бутербродами! — крикнула она. — Делай добро, а в ответ плевок! Я для него… а он…
Она схватила кастрюлю с плиты. Я думала, она выльет суп в раковину, но вместо этого, хлопнув крышкой, вынесла её на балкон.
