Я стояла посреди кухни, сжимающая ручку холодильника, и ощущала, как краска поднимается к щекам — густая, горячая, обжигающая. В нос ударил запах, который сводил с ума пустой желудок: насыщенный аромат домашней куриной лапши с укропом, чесноком и той самой зажаркой на сливочном масле, которую так мастерски готовила Тамара Сергеевна.
— Этот суп я варила только для сына, а ты себе сделай бутерброд, — свекровь сказала это спокойно, даже не обернувшись. Она стояла у плиты, помешивая варево, и ловким, почти танцевальным движением отодвинула кастрюлю поглубже на конфорке, подальше от моих рук.
В кухне воцарилась тишина, которую нарушало лишь гудение старого холодильника «Стинол» и тиканье часов. Я только что вернулась с дежурства — двадцать четыре часа на ногах в процедурном кабинете: капельницы, «плохие» вены у пожилых, запах спирта и хлорки, скандальная родственница пациента в три часа ночи… Я мечтала всего об одном: о горячем, жидком, домашнем.
— Тамара Сергеевна, — голос предательски дрогнул, но я сглотнула, стараясь сохранить спокойствие. — Там же литров пять. Неужели тарелки нет? Я с ног валюсь.
Она наконец обернулась. В её глазах, обычно строгих, но не злых, блестело что-то непоколебимое. Холодное торжество хозяйки дома.
— Ирина, не начинай. Алексей работает на заводе, ему силы нужны. А ты что? Сидишь в чистом, бумажки пишешь. Хлеб в хлебнице, колбаса в холодильнике. Не помрёшь.
Это был не вопрос еды. Это была линия разграничения. Я молча взяла батон.
Часть 1: Чужая территория
Я сидела на табуретке в углу кухни, жуёла сухой бутерброд с «Докторской», стараясь занимать как можно меньше пространства. Тамара Сергеевна с явным раздражением гремела посудой, доставая из серванта парадную глубокую тарелку с золотой каймой. Для Алексея.
Мы проживали у неё уже второй год. Типичная схема: «Зачем платить дяде за квартиру, лучше копите на ипотеку, у меня трёшка, всем хватит места». Алексей, мой муж, был рад вернуться в родной дом. Он не видел тех мелких уколов, которыми его мама ежедневно испытывала меня на прочность.
— Ты полотенце кухонное неправильно сложила, Ирина. Оно не дышит.
— Опять ботинки в коридоре не параллельно поставила.
— Ты слишком громко чай мешаешь, у меня мигрень.
Я терпела. Я медсестра, нервы у меня крепкие, я видела вещи и пострашнее её придирок. Но сегодня что-то изменилось. Еда — это ведь основа, святое. Отказать человеку в тарелке супа, когда кастрюля полная — это как объявить войну.
Я смотрела на свою чашку с остывающим чаем. Внутри росло не столько злость, сколько горькое разочарование. Я старалась. Покупала продукты, платила половину коммуналки, мыла полы по выходным, выносила её советы по поводу моей прически и «неправильного» шампуня.
В замке повернулся ключ. Щелчок, второй. Тяжёлая дверь открылась.
— Девчонки, я дома! — голос Алексея, усталый, но бодрый, разнёсся по коридору.
Тамара Сергеевна мгновенно изменилась. Сгорбленная спина распрямилась, на лице засияла мягкая, материнская улыбка. Она вытерла руки о передник и направилась в коридор.
— Алежек, сынок! Устал? Раздевайся, мой руки, я тебе супчика сварила, твоего любимого. С лапшой, как в детстве!
Я осталась на кухне, ощущая себя лишним в этом уравнении абсолютной материнской любви.
Часть 2: Театр одного зрителя
Алексей вошёл на кухню, растирая замёрзшие уши. От него исходил запах мороза, машинного масла и табака. Обычный запах рабочего мужика, которого я любила. Он чмокнул меня в макушку:
— Привет, Ириш. Как смена? Жива?
— Жива, — ответила я с натянутой улыбкой. — Тяжёлая ночь была. Поступления одно за другим.
Тамара Сергеевна уже суетилась вокруг стола. Она поставила перед сыном ту самую тарелку с золотой каймой. Бульон был янтарного цвета, прозрачный, сверху плавали золотистые капельки жира и мелко нарезанный укроп. Пар поднимался густым облаком, разнося аромат, который снова сводил меня с ума.
Рядом лежала нарезанная ломтями свежая горбушка.
— Ешь, сынок, пока горячее. Я специально ходила на рынок за домашней курочкой, — говорила она, садясь напротив и подпирая щеку рукой. — Тебе силы нужны, ты нас кормишь.
Алексей взял ложку, зачерпнул суп, отправил в рот и зажмурился от удовольствия.
— М-м-м, мам, ты волшебница. Сто лет такого не ел. В столовке сегодня была баланда, думал, до вечера не доживу.
Он съел пару ложек, а потом вдруг остановился и посмотрел на меня. Я сидела с пустой чашкой и крошками от бутерброда на столе.
