Зимой Тамара впервые посетила квартиру Алексея, когда ехала знакомиться с будущей свекровью. Они уже встречались полтора года — познакомились через общих друзей, когда Алексей по работе приезжал в их район. Тогда переезд казался временным шагом — новый город, чужие люди, но шанс начать жизнь с чистого листа после развода. Алексей уверял, что сразу после свадьбы обретут собственное жилье. Однако с того июньского дня прошло уже полгода, как Тамара окончательно переехала из Жабьева вместе с десятилетним сыном Мишей, а они до сих пор жили в двухкомнатной квартире с матерью Алексея.
Вера Ивановна встретила их почти без эмоций. Не грубо, но и теплоты в приветствии не заметно было. Женщина оглядела вещи, затем посмотрела на Мишу, который застенчиво прятался за матерью, и сжала губы.
— Ну ладно, заходите, — сказала свекровь, отодвигаясь в сторону. — Алексей освободил для вас комнату. На время, конечно.
Миша в этот момент спрятался за Тамариной спиной, а она милио улыбнулась, пытаясь немного облегчить атмосферу. Но Вера Ивановна уже повернулась и пошла дальше по коридору, не оборачиваясь.
Прошло время, и Тамара поняла, что первоначальное впечатление было верным. Свекровь действительно была недовольна невесткой и её сыном. Вера Ивановна привыкла быть единственной женщиной в доме и распоряжаться всем по-своему. Появление Тамары с ребёнком нарушило устоявшийся порядок, и она всеми силами пыталась вернуть себе контроль.
Это выражалось в мелочах: как Вера Ивановна морщилась, слушая речь Тамары, как демонстративно переставляла посуду после того, как та мыла тарелки, как неодобрительно смотрела на Мишу, словно мальчик был нежелательной преградой.
— А ты как правильно говоришь — до́ма или дома́? — однажды спросила свекровь за ужином, в голосе мелькала едкая насмешка.
Тамара покраснела. В Жабьеве разные варианты употребляли, и никого это не волновало. Здесь же каждое слово становилось поводом для упрёков.
— Можно по-разному, — тихо ответила Тамара.
— Ну да,— согласилась Вера Ивановна.— В Жабьеве, наверное, сойдёт. А в приличном обществе надо говорить правильно.
Алексей сидел рядом, жевал картошку и делал вид, что не замечает беседы. Тамара посмотрела на мужа, но он упорно смотрел в тарелку.
Критика касалась всего подряд. Одежда у Тамары то была слишком простая, то чрезмерно нарядная для домашних дел. Кулинария тоже не устраивала — то пересолила, то недосолила, или готовила «какую-то деревенскую дребедень». Уборка тоже была неправильной — то пыль вытерта не там, то вещи разложены неправильно.
— А почему у тебя хлеб в холодильнике лежит? — спросила Вера Ивановна, доставая буханку с видом, будто нашла что-то непростительное.
— Так у нас принято, — пояснила Тамара. — Чтобы дольше оставался свежим.
— У вас, — повторила свекровь с иронией. — А здесь, в цивилизованном мире, хлеб покупают свежим каждый день, а не хранят неделями, как в колхозе.
— Я вчера купила, — робко возразила Тамара.
— Вчера, — протянула Вера Ивановна, будто это было в глубокой древности.
Постепенно упрёки участились и стали более резкими. Тамара старалась не обращать на них внимания, но каждое замечание оставляло рану. Самое неприятное было то, что Алексей молчал. Казалось, что он либо не замечает, как мать цепляется к жене, либо не хочет замечать.
— Алексей, — попыталась заговорить Тамара, когда свекровь ушла в поликлинику. — Твоя мама постоянно ко мне придирается.
— К чему именно? — удивился муж, поднимая голову от газеты, будто слышал впервые.
— Ко всему! К тому, как я говорю, как готовлю, как убираю. Каждый день одно и то же.
— Мама просто привыкла к своему порядку, — неуверенно заметил Алексей. — Она здесь хозяйничает давно. Не обращай внимание.
— Алексей, так нельзя жить. Она меня не считает человеком.
— Тамара, мама уже пожилая, ей сложно к переменам привыкать. Потерпи, она привыкнет.
Тамара хотела сказать, что полгода — это далеко не «немного», что обещали отдельное жильё и так дальше продолжаться не может. Но Алексей снова уткнулся в газету, давая понять, что разговор закрыт.
Она понимала его положение. Квартира оформлена на Веру Ивановну, Алексей работает слесарем и пока не в силах снимать отдельное жильё. Но это понимание не облегчало ситуация.
Когда у Веры Ивановны не оставалось поводов для критики Тамары, она переключалась на Мишу. Мальчик это ощущал и все больше замыкался в себе.
— Миша, убери локти со стола, — наставляла свекровь во время обеда.
— Миша, не топай ногами, так не прилично.
— Миша, почему чавкаешь? В приличной семье так не едят.
Мальчик сжимался после каждого замечания. В Жабьеве, у бабушки, он был обычным оживлённым ребёнком. Здесь же превратился в тихую тень, стараясь не попадаться на глаза свекрови.
— Может, записать Мишу в какую-нибудь секцию? — однажды предложила Тамара Алексею. — Спортивную или ещё какую-то, чтобы с детьми общался, чем-то занимался.
— На какие деньги? — пожал плечами муж. — Секции нынче дорогие, у меня зарплата скромная, а ты только в столовую устроилась.
— Я уже три месяца работаю, кое-что накопила…
— Тамара, давай сначала встанем на ноги, а потом о секциях поговорим.
Тамара не стала спорить, хотя подозревала, что дело не только в деньгах. Алексею было проще избегать проблем, чем решать их.
Проблемы нарастали, словно снежный ком. Вера Ивановна становилась всё резче в своих замечаниях, особенно когда думала, что Тамара не слышит.
Однажды Тамара пришла из магазина раньше обычного и услышала около подъезда знакомые голоса. Свекровь говорила с соседкой Ольгой Николаевной.
— Да что вы говорите, Вера Ивановна, — жаловалась соседка. — Хорошенькая жена у Алексея, молодая.
— Молодая, — сомневалась Вера Ивановна. — И с прицепом ещё. Деревенские дети в городе остаются чужими. Не приживаются.
Тамара застыла за углом дома. Сердце билось быстрее, лицо покрылось жаром.
— А мальчик как себя ведёт? — спросила Ольга Николаевна.
— Тихий слишком. Но сразу видно — не наш человек. Манеры другие, речь другая. Алексей мог бы найти кого получше, из приличной семьи.
— Ну, любовь есть, — философски заметила соседка.
— Любовь,— фыркнула Вера Ивановна.— Скорее жалость. Разведёнка с ребёнком — кому не жалко? Но жалость быстро проходит, а жить вместе приходится всю жизнь.,Тамара тихо отошла в сторону и некоторое время стояла, приходя в себя. Чужие люди. Не из нашего круга. Не смогут здесь себя чувствовать уютно. Каждое слово резало душу сильнее, чем физическая боль.
Дома Тамара сделала вид, что не слышала ничего плохого. Поздоровалась со свекровью, аккуратно расставила продукты на стол. Но эти слова закрепились в памяти и возвращались к ней каждый раз, когда Вера Ивановна позволяла себе очередное колкое замечание.
Июль отличался сильной жарой. В Кременчуге духота ощущалась намного сильнее, чем в Жабьеве, и Тамара все чаще тосковала по просторам родного края, по речке, бабушкиному дому, где можно было выйти в огород и вдохнуть свежий воздух. Здесь же из окна квартиры на третьем этаже виднелись лишь серые фасады соседних домов и узкая полоска неба.
Миша тоже чувствовал себя одиноко. Он часто сидел у окна и наблюдал за играми дворовых ребят, но боялся к ним подойти. В Жабьеве у мальчика было много друзей, а тут он замкнулся и стал осторожным.
— Мам, когда мы поедем к бабуле? — однажды спросил Миша.
— Скоро съездим, — ответила Тамара, хотя прекрасно понимала, что пока не на что ехать.
— А можно совсем вернуться?
Тамара посмотрела на сына и увидела в его взгляде настоящую печаль. Новый дом не приносил ему радости.
— Нет, дорогой, теперь мы здесь живем.
— А почему бабушка Валя меня не любит?
Этот вопрос застал Тамару врасплох. Как объяснить десятилетнему ребенку, что иногда взрослые бывают жестокими без особой причины?
— Она просто еще не привыкла к нам, — соврала она. — Ты хороший мальчик, все со временем полюбят тебя.
Миша кивнул, но грусть в его глазах не исчезла.
Приближался день рождения малыша. Ему должно было исполниться одиннадцать, и Тамара хотела устроить запоминающийся праздник. В Жабьеве все дни рождения отмечались в кругу семьи с пирогами, гостями и подарками. Здесь же она понимала, что размах будет скромным — и денег недостаточно, и гостей почти нет.
— Может, пригласим кого-нибудь из соседских детей? — предложила Тамара Алексею.
— Миша же с ними не дружит, — рационально заметил муж.
— Тогда, может, познакомится наконец.
— Тамара, не надо навязываться. Если дети за полгода не подружились, значит, не стоит заставлять.
Тамара не стала с ним спорить. Решила ограничиться семейным праздником — скромным, но уютным застольем, любимыми блюдами Миши и тортом.
За неделю до торжества Тамара составила меню. Миша любил мясные котлеты, картофельное пюре, свежие огурцы с помидорами. Простая пища, но именно она была ему по душе. Тамара решила готовить то, что нравилось сыну, а не угождать свекрови.
— Что собираешься готовить на Мишин день рождения? — спросила как-то Вера Ивановна, заметив, что Тамара что-то записывает.
— Котлеты, картофель, овощной салат, — ответила Тамара.
— Котлеты? — свекровь нахмурилась, словно это было что-то неподходящее. — Слишком простая еда для праздника. Может, что-то более подходящее?
— Миша их любит.
— Многие дети любят простое, но не стоит во всем им уступать. В приличных семьях на дни рождения готовят что-то изысканное.
Тамара промолчала. Она знала, что, выбрав «изысканные блюда», станет объектом критики свекрови. Пусть лучше будет так — сын останется доволен.
Субботним утром в день рождения Тамара встала рано, чтобы все успеть приготовить. Миша и Алексей еще спали. Только Вера Ивановна была уже на ногах, пила кофе на кухне.
— С днем рождения внука, — сказала Тамара, войдя на кухню.
— Да, — кивнула свекровь, не отрываясь от чашки. — Уже большой мальчик.
— Одиннадцать лет, — подтвердила Тамара. — Почти подросток.
— Подросток, — повторила Вера Ивановна с каким-то странным выражением.
Тамара начала готовить, а свекровь, сидя за столом, время от времени высказывала замечания.
— Тамара, уверена, что масла в фарш следует так много добавить?
— Тамара, картошку надо чистить аккуратнее, слишком много мякоти срезаешь.
— Тамара, огурцы лучше порезать потоньше, тогда смотрится эстетичнее.
К обеду Тамара почувствовала усталость не столько от приготовления, сколько от постоянных подсказок. Но стол получился красивым — белая скатерть, которую она привезла из Жабьева, тарелки с любимыми блюдами Миши и небольшой торт со свечами.
Миша проснулся в хорошем настроении и обрадовался подарку от мамы — новой книге про приключения, которую давно хотел. Алексей преподнес конструктор — набор для сборки модели корабля. Мальчик был счастлив.
— Садись за стол, именинник, — позвала Тамара сына.
Семья собралась в гостиной. Тамара зажгла свечи на торте, и все спели «Каравай». Миша смущенно улыбался и задувал свечи, загадывая желание.
Вера Ивановна молчала, изредка улыбаясь, но выглядела как-то напряженно. В ее глазах читалась решимость, словно она готовилась к чему-то важному.
— А подарок твой, мам? — спросил Алексей, обращаясь к матери.
— Сейчас принесу, — ответила та с самодовольной улыбкой. — Особенный подарок приготовила.
Свекровь ушла из комнаты и вскоре вернулась с небольшим пакетом в руках. По выражению ее лица было понятно, что она очень довольна собой.
— Ну что, Миша, — сказала Вера Ивановна, протягивая пакет, — вот тебе подарок от бабушки. Надеюсь, понравится.,Миша вежливо принял пакет и заглянул внутрь. Его лицо сразу же изменилось — сначала на нём отразилось удивление, затем растерянность, и наконец появилось что-то напоминающее ужас.
— Что там? — спросила Тамара, почувствовав, что что-то не так.
Миша молча вытащил из пакета жестяную банку с яркой этикеткой. Тамара прочла надпись и застыла от неожиданности. «Корм для собак. Говядина с овощами. Полноценное питание».
— Вера Ивановна, — тихо обратилась к свекрови Тамара, — что это вообще такое?
— А что здесь такого? — с притворным невинным видом спросила Вера Ивановна, наслаждаясь вызванной реакцией. — Подарок. Практичный подарок.
— Это корм для собак, — с трудом произнесла Тамара, не веря своим глазам.
— И что с того? — пожала плечами свекровь. — Детям из колхоза, думаете, и такое подавай с удовольствием.
В комнате повисла мёртвая тишина. Алексей застыл с куском торта во рту, не понимая, что происходит. Миша опустил голову, крепко сжимая банку, а его щеки стали алыми от стыда.
Тамара смотрела на Веру Ивановну, не в силах поверить в услышанное. Детям из колхоза. В день рождения сына. Всем на виду. Подарили корм для собак. Кровь прилила к лицу, сердце так сильно забилось, что казалось, его слышно в ту гнетущую тишину.
— Мама, — наконец заговорил Алексей, неуверенно пытаясь разобраться в ситуации, — может, ты… просто неудачно пошутила?
— Какая шутка? — улыбка свекрови стала лишь шире. — Абсолютно серьёзный подарок. В Жабьеве, я уверен, и покруче такого хватает.
Миша поставил банку на стол и отстранился от неё, как будто хотел отойти от чего-то грязного. Ребёнок не плакал, но было видно, насколько глубоко ранили его бабушкины слова.
Тамара медленно поднялась из-за стола. Все замерли и устремили взгляд на женщину, которая взяла банку с кормом и внимательно прочла надпись на этикетке.
— Вера Ивановна, — голос Тамары прозвучал тихо, но каждое слово было острым, словно удар, — действительно ли вы считаете это достойным подарком для одиннадцатилетнего мальчика на день рождения?
— А что в этом плохого? — свекровь всё еще улыбалась, наслаждаясь ситуацией. — Разве дети из деревни чем-то отличаются от животных? Или я чего-то не понимаю?
— Мама, хватит, — Алексей попытался вмешаться, но его голос прозвучал с неуверенностью.
Тамара открыла банку. Резкий, неприятный запах консервированного мяса разошёлся по комнате. Она поставила открытую банку перед свекровью на праздничную белую скатерть.
— Если по вашему это подходящая пища для ребёнка — ешьте сами, — хладнокровно сказала Тамара.
Улыбка Веры Ивановны исчезла.
— Что ты сказала? — удивлённо спросила та.
— Ешьте, — повторила Тамара. — Если это достойная еда для моего сына, значит, и для вас она сгодится.
— Тамара, ты совсем одичала? — попыталась оттолкнуть банку свекровь.
Но Тамара быстро наклонилась и крепко прижала руку Веры Ивановны к столу, не давая ей убрать банку.
— Никуда не уйдет, — спокойно произнесла Тамара. — Ведь это вы сами принесли этот подарок для ребёнка. Значит, считаете его съедобным.
— Отпусти меня немедленно! — возмутилась свекровь, пытаясь вырваться.
— Ешьте, — настойчиво вновь потребовала Тамара. — При всех. Как мой сын должен был съесть ваш подарок перед всеми.
Алексей, наконец, пришёл в себя.
— Тамара, отпусти маму, — попросил он, но голос его звучал без особой твёрдости.
— Нет, — спокойно ответила Тамара, не отпуская руку бабушки. — Пусть попробует сам то, что считает подходящим для детей из колхоза.
Миша сидел, не поднимая головы. Было ясно, что ребёнок мечтает провалиться сквозь землю от стыда и обиды.
— Мама, — обратился Алексей к Вере Ивановне, — ну попробуй хотя бы ложечку, и всё закончится.
— Что?! — испуганно посмотрела свекровь на сына. — Ты хочешь, чтобы я ела эту гадость?
— А мой сын, по-вашему, должен был есть её? — тихо спросила Тамара, усиливая захват руки.
— Это совсем другое дело!
— Чем именно другое? — Тамара приблизилась к лицу свекрови. — Он тоже человек. Тоже ребёнок. Или для вас дети колхозников не люди?
Вера Ивановна пыталась вывернуться, но Тамара держала крепко. В комнате воцарилась напряжённая тишина, слышалось лишь тихое тиканье часов.
— Алексей, сделай что-нибудь! — взмолилась свекровь.
— Мама, — устало произнёс муж, — ты сама это затеяла. Пусть попробует и извинится перед Мишей.
Поняв, что помощи ждать неоткуда, Вера Ивановна дрожащей рукой взяла ложку и набрала немного корма из банки. Её лицо исказилось от отвращения ещё до того, как ложка приблизилась к рту.
— Давай, — подбодрила Тамара. — Ведь он вкусный, если подходит детям.
Свекровь зажмурилась и положила ложку в рот. Жевала, морщась, словно пробовала невыносимо горькую и отвратительную еду. С трудом проглотила и начала давиться от отвращения.
— Ещё, — твердо сказала Тамара.
— Что ещё? — прошептала Вера Ивановна.
— Ещё одну ложку. Одной мало, чтобы оценить вкус вашего подарка.
— Тамара, хватит уже, — попросил Алексей.,— Нет, этого не достаточно, — решительно вмешалась Тамара. — Дайте еще ложку, Вера Ивановна. Или вы считаете, что вам противно, а ребенку — нормально?
Свекровь с выражением отвращения и слезами на глазах зачерпнула еще корма и проглотила его, корчась и морщась.
— Ну что, понравилось? — поинтересовалась Тамара. — Это подходящая пища для детей?
— Отвратительно, — прошептала Вера Ивановна.
— Вот именно, — согласилась Тамара. — А теперь представьте, каково было моему сыну получить такое в подарок на день рождения. От бабушки.
Тамара отпустила руку свекрови и выпрямилась. Окинула взглядом Веру Ивановну, затем мужа, а потом сына.
— Миша, — тихо, но твердо сказала Тамара, — собирай вещи. Мы уезжаем.
— Куда? — удивился мальчик.
— Домой. К бабушке в Жабьев.
— Что? — недоумевала свекровь, потирая освободившуюся руку.
— Мы собираемся и уходим отсюда, — повторила Тамара.
— Тамара, — попытался вмешаться Алексей, — может, не стоит так резко…
— Очень стоит, — прервала его Тамара. — Я больше не допущу, чтобы моего ребенка унижали.
— Но это же моя мать! И мы — семья…
— Семья? — внимательно посмотрела Тамара на мужа. — Алексей, ваша мать полгода нас мучила. А сегодня подарила одиннадцатилетнему ребенку собачий корм на день рождения. И вы все это время молчали. Всегда молчали.
Миша поднял глаза на маму. В его взгляде вспыхнула надежда — они уезжают.
— Тамара, подожди, — попросил Алексей. — Давай поговорим спокойно.
— Обсуждать нечего, — твердо ответила Тамара. — Я не могу больше здесь оставаться. И не хочу, чтобы мой сын жил в доме, где его считают недостойным.
Вера Ивановна медленно поднялась из-за стола. Лицо свекрови побледнело, а во рту еще ощущался неприятный привкус собачьего корма.
— Я… я не думала… — пробормотала она.
— Вы прекрасно знали, — ответила Тамара холодным тоном. — И сделали именно то, что хотели. Унижали ребенка в его день рождения.
— Алексей, — обратилась свекровь с мольбой, — ты позволишь жене увести ребенка?
Алексей молчал, глядя то на мать, то на жену, то на сына. Он понимал необходимость сделать выбор, но колебался.
— Мама, — наконец тихо произнес он, — ты реально перестаралась. Давать ребенку собачий корм в подарок — это уже чересчур.
— Но это же была просто шутка! — оправдывалась свекровь. — Я не всерьез!
— Шутка? — переспросил Алексей. — Миша должен был смеяться? А как ты его месяцами называла колхозником? Это тоже шутки?
Вера Ивановна поняла, что в этот раз поддержки от сына не дождаться. Тамара же их уже не слушала.
— Миша, — обратилась она вновь, — собирайся. Берем только самое необходимое.
— А папа? — спросил мальчик, глядя на Алексея.
Тамара посмотрела на мужа.
— Алексей сам решит, — сказала она, — остаться здесь с мамой или поехать с нами.
— Тамара, — начал Алексей, — у меня работа здесь, квартира…
— Понятно, — коротко сказала Тамара. — Тогда решение принято.
Она взяла Мишу за руку.
— Пойдем, сынок. Соберем вещи и поедем к бабуле. Там тебя любят и уважают.
— А мы больше не вернемся? — спросил Миша.
— Не знаю, — ответила честно Тамара. — Посмотрим.
Через час Тамара и Миша стояли у двери с двумя сумками. Алексей молча проводил их до автобусной остановки.
— Тамара, — сказал он перед отъездом, — я приеду. Обязательно.
— Посмотрим, — ответила Тамара. — Сначала разберитесь с мамой, а потом посмотрим.
Автобус увез их в Жабьев, к бабушке Мише, туда, где их принимали и любили такими, какие они есть.
Вера Ивановна осталась одна в своей квартире с привкусом собачьего корма во рту и пониманием того, что ее жестокость дорого обошлась.
А Тамара осознала: иногда нужно иметь смелость уйти, чтобы сохранить достоинство. И что дом — это не стены, а место, где тебя ценят и любят.
