Это моя жизнь, и только я решаю, на какие риски могу пойти.
Виктория вырвалась из дома, резко захлопнув дверь.
Больше она не выходила на связь.
Прошло три месяца.
Семейные страсти постепенно улеглись.
На мамином дне рождения все собрались за одним столом, но Виктория нарочно избегала разговора с Мариной.
Еще через месяц тетя Зинаида поведала, что Виктория пыталась оформить кредит с поручительством у двух других родственников.
Каждому она утверждала, что именно он — её последняя надежда.
После истории с Мариной всем стало ясно: связываться с Викторией опасно.
Однажды вечером Нина Ивановна приехала к дочери.
Она села на кухне, долго молчала, а потом произнесла: — Прости меня, Марина.
Владимир показал мне документы, объяснил, что такое поручительство.
Я не понимала.
Думала, это просто формальность.
А оказалось… — Мам, я не злюсь. — А я на себя злюсь.
Всегда боялась конфликтов и ссор.
Готова была пожертвовать тобой, лишь бы все были довольны.
Но это было неправильно.
Марина обняла мать.
Это объятие перевесило все семейные ссоры. — Знаешь, мам, я не жалею.
Впервые в жизни я поставила свои интересы выше чужих ожиданий.
И это… освобождает. — Как у Виктории дела? — Не знаю.
Но, судя по тому, что к нам больше не приходят с сомнительными просьбами, всем стало ясно: эта черта непроходима.
Вечером, после ухода мамы, Марина сидела на балконе с чашкой чая.
Рядом Владимир читал газету. — А ведь могло быть иначе, — вдруг проговорила она. — Как именно? — Я могла бы подписать.
Из жалости, из страха, ради спокойствия в семье.
И теперь мы бы выплачивали чужой кредит. — Но ты не подписала. — Да.
И знаешь, что самое удивительное?
Я не чувствую себя виноватой.
Раньше любой отказ помочь вызывал во мне вину.
А сейчас…
Сейчас я понимаю: невозможно быть хорошей для всех.
Можно лишь оставаться честной с собой.
В Первомайске зажигались огни.
Там, где жила Виктория со своими долгами и надеждами.
Там жили родственники, которые теперь знали, что Марина умеет говорить «нет».
А здесь, на этом балконе, была её настоящая семья — муж, поддержавший в трудный час, и мать, которая нашла силы признать ошибку.
Впервые за долгие годы Марина ощущала подлинную свободу.
