За то, что я оказалась в больнице из-за нашего конфликта.
Я была совершенно поражена неожиданностью такого поворота. — Какая компенсация? — хотя бы тридцать тысяч.
Не восемьдесят, как я просила, а символическая сумма.
За пережитые страдания. — Мама, ты же говорила, что поняла… — Я поняла, что дочь не обязана содержать мать.
Но возместить моральный ущерб — это уже другое.
Я молчала, ощущая, как внутри все меняется.
Неужели ничего не изменилось?
Неужели госпиталь, откровенные разговоры, мнимое осознание — всё это было лишь временным затишьем? — Мам, я не собираюсь платить никакой компенсации. — Тогда не приезжай, — ответила она холодно. — Я серьёзно.
И положила трубку.
Прошло уже полгода.
Мы созваниваемся раз в неделю — коротко и формально.
Я спрашиваю о её самочувствии, она отвечает односложно.
О компенсации больше не упоминает, но и теплоты в голосе не слышно.
Ольга говорит, что я поступила правильно.
Что некоторые отношения невозможно восстановить, можно лишь научиться с ними сосуществовать.
Возможно, она права.
Возможно, любовь не всегда побеждает.
Иногда она просто истощается и превращается в вежливую отчуждённость.
Я больше не ощущаю вины.
Но и счастья во мне нет.
Это иное чувство — не свобода и не подавленность, а что-то посередине.
Наверное, принятие.
Мама так и не поехала в Белую Церковь к сестре.
Говорит, что автобусы неудобные, а поезд слишком дорогой.
Она по-прежнему сидит дома, смотрит сериалы и жалуется соседкам на неблагодарную дочь.
А я живу своей жизнью.
Планирую летом съездить с Ольгой на море.
Бюджетно, но вдвоём.
Впервые за много лет я трачу деньги на себя и не испытываю угрызений совести.
Наверное, это тоже своего рода победа.
Пускай и не такая, какой я хотела бы её видеть.
