— Восемьдесят тысяч гривен, Ирина.
Так мало, — Тамара Сергеевна положила на стол распечатку с сайта санатория, словно это был важный документ. — Я уже всё выяснила и выбрала номер.
Очень красивый, с видом на парк.
Я медленно пила чай из маминой любимой чашки с розами, той самой, которую она доставала исключительно «для гостей».
Хотя гостем я не была много лет — скорее, стала банкоматом в человеческом облике. — Мам, это больше двух моих зарплат, — начала я осторожно, готовясь к привычной потоке упрёков. — Ну и что? — мама поправила седые волосы, аккуратно уложенные волной. — Зарплату ты получаешь каждый месяц, а мать всего раз в год что-то просит.
За окном моросил октябрьский дождь.
В квартире было так тепло, что хотелось расстегнуть верхнюю пуговицу на блузке.
Тамара Сергеевна всегда поддерживала дома тропический климат — привычка, выработанная в учительские годы, когда приходилось сидеть в холодных классах. — Пойми, у меня кредит на квартиру, Ольга учится на четвертом курсе, скоро диплом защищать, а там расходы… — пыталась я объяснить. — Олечка, Олечка, — передразнила мама. — Она уже взрослая, пусть сама о себе заботится.
А ты всё ещё веришь, что дочь тебе что-то должна?
В твоём возрасте я уже была самостоятельной.
Я поперхнулась чаем.
Самостоятельной?
В мои сорок три мама по-прежнему считала, что вправе распоряжаться моими финансами, временем и даже одеждой. — После смерти отца я осталась совсем одна, — продолжала она, задевая больные темы. — Думала, что дочь меня поддержит.
Ошиблась, видно.
На столе лежала стопка старых фотографий — мама с папой в том самом Трускавце, куда теперь так хотелось попасть.
Молодые, счастливые, не подозревая, что через сорок лет их дочь будет сидеть на этой кухне и решать, сможет ли она позволить очередной материнский каприз. — Ты помнишь, как я тебя в детстве на руках носила? — мама смягчила голос, сделав его более трогательным. — Как недоедала, чтобы игрушки тебе купить?
Как всю зарплату тратила на твою музыкальную школу?
Музыкальная школа.
Господи, сколько раз я это уже слышала!
Будто те пятнадцать гривен в месяц тридцать лет назад теперь превратились в непогашенный долг с процентами. — Я всё помню, мама, — тихо ответила я. — И благодарна.
Но это не значит… — Не значит что? — перебила она. — Что дочь обязана заботиться о матери?
Ах да, забыла — у тебя теперь свои порядки.
Развод, «самостоятельность».
Удар ниже пояса.
Для мамы развод всегда был доказательством моей неспособности справиться с жизнью, хотя именно она годами говорила, что мой бывший муж — никудышный человек. — Мам, сейчас я не могу найти такие деньги, — сказала я решительнее, чем планировала.
Тамара Сергеевна застыла с чашкой у губ.
В кухне повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь бульканьем старых батарей. — Значит, не можешь, — медленно произнесла она. — Понятно.
Зато на машину деньги нашлись. — Машину я купила в кредит три года назад, когда ещё с Алексеем жила… — Не объясняй! — резко перебила мама. — Всё ясно.
Для тебя мать — последнее дело.
Она поднялась из-за стола с видом, словно направлялась на эшафот.
Собрала фотографии, запихнула их в коробку из-под конфет. — Ладно, обойдусь.
Как-нибудь доживу свой век в четырёх стенах.
Дождь за окном усилился, превратившись в настоящий ливень.
