— Почему ты молчишь, сынок? Ты ведь мне поможешь, правда? — вопрос оказался настолько неожиданным, что Вадим вздрогнул и посмотрел на женщину, сидевшую рядом с ним на скамейке и назвавшую его сыном. Потом тряхнул головой, как будто борясь с наваждением.
— Я не знаю, что тебе ответить, — сказал Вадим и хотел подняться со скамейки, но сухонькая женская рука легла на его плечо.
— Не уходи, умоляю тебя! — взмолилась она. — Ты не можешь просто взять и уйти! Не можешь оставить мену одну без помощи и без надежды! Это жестоко!
Вадим усмехнулся.
— Неужели? То есть когда ты уезжала и оставляла меня одного без помощи надежды, ты так не думала? А теперь, спустя тридцать лет вдруг спохватилась и решила пожурить меня за то, что я поступаю с тобой также, как и ты со мной?
Лицо Анны Николаевны помрачнело. Она явно рассчитывала на другой исход этого разговора. Женщина была полна надежд и иллюзий, разбившихся вдребезги всего за каких-то десять минут разговора, из которых больше половины они провели в молчании.
— Ты стал жестоким, — тихо сказала Анна Николаевна, но руку с плеча Вадима убрала, — Я не думала о том, что ты будешь таким. Был хорошим мальчиком, добрым, ласковым, а стал…
— Я стал таким не без твоей помощи, — Вадим все-таки поднялся со скамейки.
Потом посмотрел на свою мать сверху вниз, увидел ее жалостливое лицо, морщинистые руки, старый потертый плащ, поношенные туфли.
Интересно, она всегда так одевалась или специально надела самое поношенное тряпье для того, чтобы вжиться в роль жертвы как нельзя лучше?
— Может быть, — сухо произнесла мать, а потом тоже поднялась со скамейки, взглянула в лицо Вадиму, поджав губы и с вызовом приподняв подбородок, — Только вот я за свои ошибки уже поплатилась. А ты? Не думаешь ли ты о том, что тоже в будущем будешь расплачиваться за свою ошибку? За то, что отталкиваешь от себя мать, нуждающуюся в помощи?
— Пока ты не нуждалась в помощи, ты не нуждалась и во мне, — ответил Вадим, — Даже если я и пожалею об этом спустя много лет, это будет моей проблемой. А теперь извини, мне пора идти. Я вообще не понимаю, для чего встречался с тобой.
— Вадик, умоляю! — Анна Николаевна опять схватила его за руку, голос ее дрожал, подбородок тоже. — Не бросай меня на произвол судьбы! Спаси меня!
Вадим слегка склонил голову вбок. Смотрел на свою биологическую мать, оставившую его тридцать лет назад на попечении своей сестры, а внутри ничего не екало, не дрожало, как будто перед ним стоял совершенно посторонний человек. Чужой человек.
Воспоминания о матери уже давно смазались, чувства прошли, сожалений тоже почти не осталось. А ведь тридцать лет назад, когда Вадик был семилетним пацаном, любящим мать и готовым на все только ради того, чтобы она была им довольна, он так сильно страдал, брошенный ею и до последнего надеявшийся на то, что Анна Николаевна вернется за ним. Какими глупыми были эти надежды, такими же глупыми, какими были сейчас ее собственные.
…Вадим родился от глубоко женатого и не желавшего разрушать свою семью возлюбленного Анны Николаевны. Женщина много лет трудилась на тем, чтобы увести его из семьи, но даже беременность не стала тем спасательным кругом, на который она так сильно рассчитывала. Ребенок появился, а мужчина исчез, растворился на горизонте.
Так вышло, что сын стал для молодой женщины обузой. Разочарование, досада, боль утраты – все это обрушилось на одинокую и молодую Анну в тот момент, когда она уверенно шагала к успеху. Красивая, дерзкая, цепкая, она собиралась строить свое будущее благодаря любовнику, а ребенок должен был удержать его рядом с ней.
Не вышло, и превратился Вадим в ненужного и вечно путавшегося под ногами ребенка. Нелюбимого, не обласканного, которым мать постоянно была недовольна, но который сам так сильно старался быть хорошим для любимой матери, готовый на все ради того, чтобы мама, наконец, поняла, что никакой ошибки она не совершала.
— Долго ты еще будешь тут сидеть? Иди погуляй с мальчишками!
— Мама, но на улице уже поздно.
— Светло еще. Все гуляют. Давай вали, ко мне должен дядя Миша прийти.
Вадим понуро шел гулять, с надеждой заглядывая в окна дома и жаждая увидеть там лицо матери, зовущей его назад. Но дома был дядя Миша, а перед ним был дядя Иван. До этого какой-то хмурый Иннокентий Павлович, а еще раньше молодой и бесшабашный Витька-электрик… В каждом из них Анна Николаевна видела потенциального мужа, готового взять ответственность за нее и ее ребенка.
Но никто не хотел. Не нужна была красивая и дерзкая Анна мужчинам, и была женщина уверена в том, что главной причиной это ненужности был Вадим. Он во всем виноват, только он…
А потом в ее жизни появился Анатолий. Разведенный, обеспеченный, со своей квартирой в Москве. Предложил он Анне переехать вместе с ним, начать новую жизнь, но только с одним условием.
— Вадик, ты останешься с тетей Люсей! — торжественно объявила мать в один из дней, счастливой и воодушевленной вернувшись со встречи с дядей Толей.
Вадим тогда так радовался тому, что маме удалось встретить достойного мужчину. Анна Николаевна словно расцвела, стала доброй, нежной, ласковой. Даже к сыну стала добрее, не кричала на него за каждую провинность, не выгоняла поздно вечером на улицу. Даже у тети Люси Вадим почти не ночевал, проводя время дома, то с мамой, то с ней и ее новым другом.
— А когда ты вернешься? — сразу же задал вопрос Вадим.
Анна Николаевна замялась.
— Понимаешь, сын, я вернусь, но не скоро. Нам с дядей Толей нужно обжиться в Москве, квартирку побольше купить, чтобы у тебя своя комната была. На это время нужно.
— Неделя? — спросил Вадим, с ужaсом представляя себе расставание с мамой на целую неделю.
— Немного больше, — уклончиво ответила Анна Николаевна.
Перевезла сына к своей бездетной старшей сестре, а сама сбежала в столицу, купив Вадиму на прощание большого плюшевого медведя. Того самого, с которым мальчик в последующие несколько лет спал в обнимку и в которого было пролито немало детских слез.
Вадим честно ждал мать. Смотрел в окно, вздрагивал от каждого звонка. Тетя Люся, видящая страдания ребенка, уже спустя месяц серьезно поговорила с племянником.
— Не жди ее, не приедет она.
— Приедет! — со слезами на глазах крикнул Вадим, веря в чудо, так и не случившееся в его жизни.
Но она не приехала. Даже не звонила, изредка присылая письма своей сестре с фотографиями из Москвы. За Вадимом она не вернулась, и уже к пятнадцати годам Вадим называл тетю Люсю «мамой», а ту, настоящую, вычеркнул из своей жизни.
И вот она появилась. Спустя тридцать лет нашла его через все ту же тетю Люсю, позвонила Вадиму, плакалась в трубку.
— Болею, сынок, помоги. Толик умер, а квартира, в которой мы жили, отошла его детям. Не мне, мы ведь так и не поженились официально. И я осталась на улице, сынок. На улице…
Вадим молча слушал свою биологическую мать, стараясь как можно быстрее закончить разговор. Он сам уже давно жил в Москве, тетя Люся тоже жила рядом, а вот про мать Вадим совсем забыл. Стер из памяти все воспоминания, связанные с ней, детям своим сказал, что их бабушка – Люся, та самая, что воспитала его и правду про мать рассказала.
Анна Николаевна настояла на встрече. Конечно, она стала другой. Старая, сморщенная, скрюченная. Возможно, силившаяся выглядеть так ради того, чтобы разжалобить своего сына. Нелюбимого сына…
Но нет, Вадим не испытывал ничего. Смотрел на Анну Николаевну, пытался в глубинах души отыскать хоть каплю сожаления, желания простить или понять. Не смог. У него уже были свои дети, и он никогда в жизни не помышлял о том, что можно было вот так просто бросить их ради сомнительной перспективы жить лучшей жизнью. Как вообще можно было жить лучше, зная о том, что твой ребенок страдает?
— Я не могу тебя спасти, — сказал Вадим, уверенно глядя на мать, — Хотя бы потому, что ты сама виновата в том, что оказалась в той жизни, которой живешь. Ты ведь сама этого хотела? Ты добилась всего, к чему стремилась.
— Но мне негде жить! — голос Анны Николаевны звучал возмущенно.
— Извини, но это не моя проблема, — отозвался Вадим и, развернувшись, зашагал в сторону выхода из сквера.
А где-то позади осталась его биологическая мать, сделавшая все для того, чтобы стать ему чужой. И никаких чувств по этому поводу Вадим больше не испытывал. Просто пришло другое время, вот и все. Время собирать камни…
