Люда помнила тот день до мельчайших деталей, будто он был выгравирован в ее памяти.
17 апреля, среда.
За окном, что особенно типично для Санкт-Петербурга, моросил колючий, пронизывающий дождь. Она случайно, совершенно не желая того, открыла рабочую переписку Олега с их начальницей.
Нет, она никогда не была из тех жен, которые роются в чужих телефонах, выискивая компромат и подозревая мужа на каждом шагу. Но смс-ка, пришедшая от Дарьи Николаевны, как подумала Люда, была по работе. Поэтому и прочитала. Вдруг что-то срочное, а Олег телефон забыл, когда уезжал.
Сообщение от Дарьи Николаевны, их начальницы, той самой, на которую Олег начинал громко жаловаться, как только они переступали порог дома и их уже никто не мог услышать, гласило:
“Ты уже подъезжаешь? Я замерзла. Жду тебя рядом с Горьковской, как обычно, подхватишь меня на остановке”
Горьковская…
Дарья Николаевна!
Вдруг осенило Люду! Олег еще накануне вечером пришел домой и долго ругался, как начальница его раздражает, какая она некомпетентная, как ужасна ее манера общения и вообще “куда смотрит отдел кадров и совет директоров??”.
Он мог и в офисе, вполголоса, прошептать нечто подобное. Люда уже нервный тик себе заработала, оглядываясь и высматривая, не подслушивает ли их кто-нибудь. Как она волновалась, что Дарья Николаевна может уволить Олега!
Но не уволит, видимо.
Люда машинально присела на кухонный стул, чувствуя, как подкашиваются ноги. Мир вокруг поплыл, поплыл, будто она залпом выпила целую бутылку того, что Олег прячет за сервантом.
Первая реакция, инстинктивная, — разнести тут все. Разбить все тарелки, превратить в осколки фамильный сервиз, разорвать в клочья фотографии… Но Люда, сколько себя помнила, никогда не была человеком, который сначала делает, а потом думает.
Она медлительная и терпеливая, она сначала присмотрится, оценит обстановку, просчитает все ходы, а уж потом будет действовать, медленно и методично, не оставляя никаких шансов.
Угу, пока она на больничном, у ее мужа с их начальницей все замечательно. Понятно.
Олег вернулся с работы в тот вечер (на самом деле, не с работы) и принялся ругать Дарью Николаевну.
— Опять эта прицепилась ко мне! Весь день придиралась к каждой мелочи! Я уже не знаю, как с ней разговаривать!
Люде невыносимо сильно хотелось заорать, закричать: “Ах ты, лицемерный, двуличный по… Ты же с ней на свиданки бегаешь! Ты ей сообщения пишешь! А мне ты врешь!”
Но она с улыбкой позвала:
— Ужин готов, остывает. Садись есть.
Следующие несколько месяцев Люда провела в режиме строжайшей секретности. Она играла свою роль, изображая идеальную жену, любящую и заботливую. Она улыбалась Олегу, готовила ему его любимые котлеты, жарила картошку, пекла пироги, выслушивала после работы его ежедневные жалобы на “невыносимую Дарью Николаевну”, но внутри у нее все переворачивалось.
С Дарьей Николаевной она тоже была безукоризненно вежливой.
А сама тем временем разрабатывала хитроумный, многоходовый план мести.
Первым делом, с чего она решила начать, были деньги. Люда открыла тайный счет в банке, до которого, по ее плану, никто, кроме нее, никогда не доберется, и начала откладывать туда все, что только можно. Она была очень экономной женщиной, привыкшей ко всему относиться рационально.
Она даже стала реже покупать свои любимые шоколадные конфеты, от которых у нее в последнее время так портилось настроение. Каждая копейка, каждая сэкономленная мелочь шли в ее секретный фонд.
Вторым важным вопросом был вопрос жилья. Квартира, в которой они жили с Олегом и детьми, формально ей не принадлежала. Свекровь еще при жизни, в порыве необычайной щедрости и, как ей казалось, заботы о будущем, оформила ее на внуков — Марка и Ингу, то есть, на их с Олегом детей.
Олег в этой истории имел тут только право проживания, то есть юридически имел право жить в квартире, но распоряжаться ею, продавать, дарить или завещать не мог. Это было сделано, как со слезами на глазах говорила свекровь, “чтобы у моих внучиков всегда была крыша над головой, чтобы им было где жить, чтобы никто их не мог выгнать!”. Ага, даже ее собственный сын.
А Люда, по сути, оставалась ни с чем.
Зато у Люды, к счастью, была своя квартира, доставшаяся ей в наследство от родителей намного позже. Небольшая двухкомнатная квартира в старом фонде, но своя. Она сдавала ее порядочным, но не самым расторопным квартирантам, которые, как назло, согласно договору, собирались съезжать только через полгода. Люда терпеливо ждала.
В свободное от работы и домашних хлопот время Люда, словно сыщик, собирала компромат на Дарью Николаевну. Оказалось, что у начальницы, помимо романов на рабочем месте и за его пределами, были и другие тайны, о которых Люда раньше даже не подозревала. Мелкие, но неприятные.
Махинации с премиями, откаты от поставщиков, незаконное использование служебного положения. Люда все тщательно документировала. Она знала, что это может пригодиться.
Наконец настал час “икс”. Квартиранты съехали. Люда, не теряя ни минуты, собравшись с силами, подала на развод. Олегу она преподнесла это известие как холодный душ.
— Что? Развод?! — Олег вытаращил глаза от неожиданности, — С чего вдруг? У нас же все хорошо! Ну, бывают небольшие проблемы, недомолвки, недопонимание, но в целом у нас все хорошо!
— Олег, не смеши меня, — ответила Люда, — Я все знаю про тебя и Дарью Николаевну. Где вы там обычно встречаетесь на Горьковской? Не трать время. Я хорошо подумала. Все!
Собрав все свое мужество, Люда пошла на работу и, собрав вокруг себя всех своих самых любопытных коллег, рыдая, выложила всю правду об Олеге и Дарье Николаевне. Уж обсудить такую интригу никто не откажется.
Сказала, что она подала на развод. Заодно, уже после подачи заявления об уходе, она передала собранный на начальницу компромат туда, куда нужно. Как раз, когда делу дадут ход, Люда здесь уже работать не будет.
Эффект был ошеломительным. Олег потерял уважение коллектива. Преимущественно женского коллектива, кстати. Дарью Николаевну вызвали “на ковер”, а вскоре она была уволена с работы, причем, со скандалом и с записью в трудовой книжке.
Люда даже не грустила из-за развода.
Но… не все так прекрасно.
Первыми на Люду накинулись ее собственные дети. Марку было тогда двадцать лет, Инге — восемнадцать. Они учились в институте, вели довольно активный образ жизни и жить остались, как ни странно, с отцом в этой подаренной бабушкой квартире. И обиделись на мать.
— Мама, зачем ты так с папой поступила? – негодовал Марк, — Ты просто разрушила ему жизнь! И нашу семью, между прочим. Сейчас папа еще и работу потеряет, потому что почти не ходит туда.
— Он же без тебя пропадет! — поддакивала Инга, — Он же, в принципе, ничего не умеет. Он же не сможет сам себе даже чай заварить! Ты просто взяла и бросила его.
— Вы уже не маленькие. Должны понимать. Я не просто так ушла. Впрочем… вы все знаете.
— Но это же ошибка! — настаивал Марк, не унимаясь, — Все люди ошибаются. Все! Надо прощать. Это же человечно.
— Папа просто запутался! — вторила Инга, всячески поддерживая брата, — Наверное, она сама к нему полезла… А он такой ведомый. Что теперь с ним будет после развода? Мама, ты должна к нему вернуться. К нам.
Люда покачала головой, ей было тяжело смотреть в глаза своим детям, и не верить тому, что она там видит.
— Ничего спасать я не буду. И не вы ли щебетали, что папины нотации вам надоели и общаться с ним невозможно?
— Ну, это другое дело, — отрезала Инга, — Как бы он ни был виноват, это… ну, это папа.
— А я кто? – спросила Люда, — Я, получается, никто? Я для вас никто?
Они смотрели на нее с укоризной. Люда отчетливо поняла, что они ее не поддержат. И не поймут никогда.
— Он, конечно, заслуживал наказания, но не такого, — сказал Марк перед уходом.
Олег, тем временем, действительно начал пропадать. Его уволили с работы, потому что он ее прогуливал, он запил и перестал следить за собой. Ходил небритый, в мятой, грязной одежде, и постоянно названивал Люде, умоляя его простить.
Дети продолжали давить на Люду. Они устраивали ей настоящие истерики, сцены, говорили, что она эгоистка, что она думает только о себе, о своих чувствах.
— Мама, ты должна его простить! — твердили они в один голос, как заведенные, — Посмотри, что с ним творится, посмотри, в кого он превращается. Куда мы катимся… Он же только тебя всегда и слушал. Возвращайся немедленно.
— Хорошо, — однажды, не выдержав этого натиска, ответила Люда, — Я попробую. Я с ним поговорю. Не вернусь, но готова поговорить и выслушать его.
Олег воспрянул духом, словно почувствовал глоток свежего воздуха. Он перестал пить, какое-то время, начал бриться по утрам, причесываться, попытался даже устроиться на работу, хотя это было непросто.
Но, поняв, что лишь этим Люду не вернуть, а она бежать к нему по первому зову не собирается, а готова только иногда общаться, через неделю снова запил…
Люда поняла, что это полный тупик. Да и нужно ли ей это все?
Когда стало очевидно, что папу не получится спихнуть на руки маме, дети, которые так самоотверженно защищали отца, вдруг, неожиданно, подали на него в суд.
Они потребовали выселить его из той самой квартиры, которую бабушка когда-то, по доброте душевной, на них оформила.
— Он нам мешает! — заявили они Люде. — Он пьет, шумит, приводит каких-то непонятных женщин! Он позорит нас! Мы не можем так жить! Мы устали от этого!
— Но вы же говорили, что он пропадет без меня. А без квартиры, значит, не пропадет?! — напомнила Люда, чувствуя себя загнанной в угол.
— Это было раньше, — сказал Марк, не скрывая раздражения, — Но, раз ты думаешь о себе, мы тоже должны думать о себе.
Олег сопротивлялся, как мог, взывал к совести, говорил, что у него пожизненное право проживания, что он никуда не собирается уходить, хотя, по сути, ему уже некуда было идти. Даже подал ответный иск.
В итоге суд вынес компромиссное, совершенно неудобное, но очевидное решение, которое не устроило ни одну из сторон. Олега не выселили из квартиры, так как не имели на это права, но владельцами квартиры остались их дети.
Получилось, что они все трое, отец и дети, должны были жить вместе, в одной квартире. Ну, или разъезжаться уже по доброй воле.
Люда смотрела на все это со стороны, как зритель, и не могла поверить своим глазам. Она общалась с ними редко, да и им было не до нее: домашние скандалы занимали практически все свободное время.
А у Люды скандалов не было. Она жила в спокойствии.
Но иногда, когда она засыпала, ей снился один и тот же кошмарный сон. Она стоит у какой-то дороги, а вокруг нее кружатся Олег, Дарья Николаевна, Марк, Инга и свекровь. Все они тянут к ней руки, что-то кричат, требуют, умоляют. Она просыпалась в холодном поту и долго не могла уснуть.
Однажды Люда случайно встретила Марка у подъезда.
— Мама, — сказал он, — Я понимаю, что ты очень сердишься на нас. Но ты даже не представляешь, как нам сейчас тяжело.
— А вы представляете, как тяжело было мне? — ответила Люда, не скрывая эмоций.
— Мы хотели, чтобы вы сошлись… Мам, пустишь нас к себе? Там невозможно просто.
— Марк, ты не сердись, но вам уже по двадцать… Не можете ужиться с отцом – снимайте себе квартиру. Как делают все.
— Мам, ты что, совсем нас не любишь? — обиженно спросил Марк, — У тебя ухажер появился, а ты нам даже не сказала. Твоя подруга говорит, что вы расписались, а ты нас даже не позвала. Не, это твоя личная жизнь, но не кажется ли тебе, что ты к нам несправедлива?
— Я вас люблю, — ответила Люда, — А не познакомила, потому что не посчитала нужным. Кстати, мы не расписались, не знаю, кто это сочиняет. Но, если надумаем пожениться, конечно, я вас приглашу.
