Вам у нас понравится! — Ольга, ну давай же открой нормально, чего тянуть, — голос Игоря за дверью звучал намеренно жизнерадостно, однако в нём уже просматривались нотки нетерпения, словно он рассчитывал, что дверь откроется сама от его слов.
Тамара повернула последний из двух замков.
Её движения были точными и экономными, словно у человека, привыкшего поддерживать порядок во всём.
Она потянула на себя тяжёлую дверь, и свет из прихожей вырвался на лестничную площадку, освещая три фигуры, скрывавшиеся в полумраке.
Впереди стоял Алексей, её муж, с натянутой, умоляющей улыбкой на губах.
За его спиной, цепляясь за штанины джинсов, прятались двое.
Мальчик и девочка.
Пять и семь лет.
Его дети.
На их спинах висели нелепые плюшевые рюкзаки в виде ярко-зелёных динозавров с глуповатыми пластиковыми глазами.
Дети смотрели на неё снизу вверх, настороженно и слегка испуганно, словно лесные зверьки, внезапно ослеплённые светом фар.
Лицо Тамары осталось неподвижным.
Ни один мускул не выдал ни удивления, ни раздражения, ни тем более радости.
Она просто смотрела на них.
Её взгляд пробежал по уставшему лицу Алексея, по растрёпанным волосам девочки, по пятну шоколада на щеке мальчика и вновь вернулся к мужу.
Она не сдвинулась с места, её ладонь оперлась на дверной косяк, превращая её тело в живой заслон. — Мы же договаривались, Игорь, — произнесла она.
Голос был ровным и тихим, однако в пустом подъезде его звучание отдавало громким ударом, словно молоток по наковальне. — Да пускай ты, на площадке стоять не будем, — он попытался протиснуться мимо, инстинктивно прикрываясь детьми. — Ольга, прояви понимание.
Всего на неделю.
Её срочно отправили… Ну, отпуск у неё внезапный.
С новым мужиком.
Куда мне их?
Бабка в Коблево, сама знаешь.
Он говорил быстро и сбивчиво, как провинившийся школьник, заранее подготовивший неубедительную ложь.
Он избегал смотреть ей в глаза, его взгляд метался по её плечу, по стене за спиной, куда угодно.
Он пытался проникнуть, влезть в её пространство, уверенный, что жалкий вид и наличие двух маленьких заложников обстоятельств заставят её смягчиться и уступить.
Так с другими всегда получалось.
Но Тамара не сдвинулась ни на дюйм.
Её рука продолжала упираться в косяк.
Её квартира, её крепость, пахла озоном после работы увлажнителя и едва уловимым ароматом кофейных зёрен.
Этот запах чистоты и порядка был полной противоположностью тому хаосу, что сейчас стоял на пороге. — Твоё положение не меняет наших договорённостей, — чётко произнесла она, выделяя каждое слово. — Когда мы съезжались, это было первое и главное условие.
Ты помнишь его?
Алексей остановился.
Его лицо стало постепенно краснеть.
Улыбка сползла, обнажив оскал раздражения.
Он наконец поднял на неё глаза, и в них плескалась уже не просьба, а явная злость.
Он не ожидал такого сопротивления.
Он думал: приведу детей, поставлю её перед фактом, и она, поворчав для приличия, смирится. — Что с тобой не так?
Ты что, бессердечная? — прошипел он, понижая голос, чтобы дети не услышали всей ярости. — Это же дети!
Мои дети!
Они что, прокажённые?
Посмотри на них!
Он дернул за руку мальчика, выставляя его вперёд.
Ребёнок испуганно вжал голову в плечи.
Тамара перевела на него свой спокойный, оценивающий взгляд.
Она не видела ребёнка.
Она видела нарушение соглашения.
Видела грязь на ботинках, которая неизбежно окажется на её светлом паркете.
Видела липкие пальцы на стеклянных поверхностях.
Видела шум, беспорядок и чужое присутствие там, где ему не место. — Они — не моя проблема.
Они — следствие твоего прошлого, с которым ты обещал разобраться до того, как войдёшь в мою жизнь, — сказала она тем же ровным тоном. — Ты нарушил слово. — Я нарушил слово? — он почти задыхался от возмущения. — Да ты… ты просто ненормальная!
Живёшь в своей стерильной коробке, как кукла!
В тебе есть хоть капля человеческого?!
Он сделал ещё шаг вперёд, его плечо почти коснулось её.
Он рассчитывал, что она отступит, уступит физическому давлению.
Но она осталась неподвижна, словно скала.
И в этот момент, глядя ему прямо в глаза, она произнесла слова, которые стали точкой невозврата. — Я сказала: нет!
Твои детки здесь ни на минуту не останутся, Игорь, и мы об этом говорили, когда решали съезжаться!
У меня тут не детский сад, вези их к их мамаше, к бабушке, куда угодно, но чтобы их здесь не было!
А теперь уходи!
Алексей застыл, глядя на её непроницаемое лицо.
Он ожидал чего угодно: криков, упрёков, может, даже слёз.
Но этот холодный, абсолютно спокойный отказ одновременно обезоруживал и раздражал.
Он привык, что женскими эмоциями можно управлять, давить на них, играть, как на музыкальном инструменте.
Однако перед ним была не скрипка, а монолитная гранитная плита.
На мгновение в его глазах мелькнула растерянность, но тут же её сменила презрительная ухмылка.
Он решил, что это всего лишь поза, женская игра, которую нужно перетерпеть. — Ладно.
Как скажешь, — он пожал плечами, делая вид уступчивости. — Постоим здесь.
На коврике.
Подождём, пока твоё ледяное сердце растает.
И, не произнеся больше ни слова, он медленно, демонстративно сел на пол прямо перед её дверью.
Он устроился на дешёвом придверном коврике с надписью «Welcome», который казался верхом издёвки в этой ситуации.
Он расстегнул куртку и прижал к себе детей, усаживая их по обе стороны.
Девочка покорно прижалась к его боку, а мальчик продолжал смотреть на Тамару с немым укором.
Их зелёные рюкзаки-динозавры съехали набок, придавая всей сцене вид трагикомедии.
Тамара смотрела на этот перформанс без малейшего интереса.
