И этот немой упрёк оказал на Дмитрия гораздо сильнее воздействие, чем любые слова.
Он оказался в затруднительном положении.
С одной стороны — холодная решимость супруги, с другой — оскорблённая честь матери.
Однако ключи и карта были ему необходимы именно сейчас. — Ладно, — выдавил он, доставая телефон из кармана. — Я позвоню ей.
Но лишь для того, чтобы ты услышала, какой вздор ты несёшь.
Чтобы доказать, что моя мать — порядочный человек, в отличие от некоторых.
Тамара Сергеевна застыла на кухне, её чашка замерла на полпути к губам.
Ольга осталась на месте, её лицо оставалось спокойным и бесстрастным, словно у игрока в покер, который поставил всё на кон. — Что случилось? — наконец спросила Тамара Сергеевна, голос её был нарочито мягким и удивлённым, словно её отвлекли от важного дела, требующего внимания. — Мам, — начал Дмитрий, в его голосе слышались грубые и неуклюжие оттенки. — Слушай, тут такое дело… Ты случайно не видела мои ключи от машины и карточку?
Они исчезли из моей куртки.
Наступила тщательно рассчитанная пауза. — Ключи?
Карточку?
Дмитришка, о чём ты говоришь?
Я же сижу на кухне и пью чай.
Как бы я могла их видеть? — в её голосе звучала искренняя растерянность.
Дмитрий бросил Ольге победоносный взгляд. «Слышала?» — можно было прочесть в нём.
Но Ольга даже не моргнула. — Может, когда ты проходил мимо… может, они выпали? — продолжил он, не вполне понимая, куда ведёт разговор.
И тут Тамара Сергеевна начала разыгрывать свою роль. — Подожди-ка… — в трубке послышался шорох, звук отодвигаемого стула. — Я ведь хотела встряхнуть твою куртку, там какие-то крошки были.
Думала, пока ты в душе, приведу её в порядок… Ой!
Это «Ой!» было исполнено с поразительным мастерством.
В нём звучали и удивление, и досада, и проблеск осознания. — Боже мой, Дмитришка, не поверишь! — её голос заиграл от «внезапного» открытия. — Они у меня в сумке!
Лежат на самом дне!
Наверное, когда я куртку встряхнула, ключи выпали из кармана прямо в сумку, а я и не заметила!
Вот уж растяпа старая!
Дмитрий закрыл глаза.
В нём боролись облегчение и раздражение.
Облегчение от того, что пропажа была найдена.
Раздражение на Ольгу, которая устроила весь этот кошмар, — оно зашкаливало. — Видишь! — прошипел он в сторону жены, прикрыв ладонью динамик.
Но Тамара Сергеевна ещё не прекратила. — Сынок, а что произошло?
Почему ты так взволнован? — её голос вновь стал мягким и тревожным. — Олечка что-то подумала, да?
Она, наверное, решила, что я… что я их взяла?
Господи, как же всё плохо вышло… Прошу прощения за эту нелепую случайность.
Она нанесла последний, самый болезненный удар.
Она не просто оправдалась — она выставила себя жертвой ужасных подозрений, великодушно прощающей свою обезумевшую невестку. — Всё, мам, отдай мне их, и всё будет нормально, — поспешно сказал Дмитрий.
Он молча глядел на мать, затем взял из её сумки ключи и карту.
Тамара Сергеевна смотрела на него глазами, полными слёз и страдания.
Он вернулся в комнату.
Он не просто шёл, он шагал, словно прокурор, готовящийся зачитать обвинительное заключение.
С размаху он бросил ключи и карту на кофейный столик.
Металл и пластик ударились о лакированную поверхность громким и окончательным звуком. — Ну что?!
Ты убедилась в своей правоте?! — его голос гремел. — Ты обвинила мою мать в воровстве!
Ты оскорбила её!
Жду, что сейчас ты пойдёшь и попросишь у неё прощения!
Ольга смотрела на него.
Не на ключи и карту, лежащие на столе, а прямо в глаза — в его полные гнева и праведного возмущения глаза.
И в её взгляде не было ни ответной ярости, ни обиды, ни желания спорить.
Там было нечто гораздо хуже — полное и абсолютное безразличие.
Как будто она взирала на чужого человека, чьи бурные чувства её совершенно не трогали.
Она видела не своего мужа Дмитрия, а лишь оболочку, марионетку, которая только что с упоением исполнила свой номер в спектакле, устроенном его матерью. — Извиниться? — переспросила она.
Её голос был ровным и тихим, без всяких оттенков эмоций.
