Он был сущим квазимодо, этот Евгений Викторович Евдотьев! Нет, ну правда! Нина так и сказала, что завхоз новый — это страхолюдина.
— Лицо рябое, нос ломаный, такой, знаете, горбом, — Нина сложила пальцы щепоткой и прислонила их к своему аккуратному, уточкой, носику, слушательницы затаили дыхание.
— Сразу видно, что из бандитов. В девяностые, небось, набесился, накуролесил, а сейчас уж годы своё берут, вот, устроился на склад. Весь какой–то пополам скрюченный, за руку левую всё держится, то ли сухая она у него, то ли ещё что. Шагает — шатается, а как стал мне в ведомости расписываться, я чуть в обморок не упала! — «Девочки», которым Нина всё это подробно рассказывала, так и потянули шеи вперед, затаили дыхание от любопытства.
— Что?! Ну говори, что там было, когда он расписывался–то? — наконец пискнула Дарья Матвеевна.
— У него пальца на руке нет! — громким шёпотом продолжила рассказчица. — Точно бандит! Им же их… Ну… «Того», если в воровстве уличали! — Нина Андреевна рубанула себя по руке, по тому месту, где у Евдотьева не было пальца.
Девочки, каждой далеко за шестьдесят, давно уже распрощавшиеся со своими девичьими фигурками, уставшие от домашних забот и одиночества, охнули, Дарья Матвеевна зажала рот рукой.
— Ужас–то какой! И зачем он нам?! Страшно! Я теперь бояться буду! — Зинаида Сергеевна подтянула к себе поближе сумку, нащупала в ней кошелек. — Я же одинокая. Как, впрочем, и все мы тут…
В Носове, действительно, с мужчинами было туго, наличиствовали, конечно, пьяницы и дебоширы, да уж и они расхватаны все, по семьям растасканы.
Мужского населения хватило не всем, многие так и жили старыми девами, кто–то из окружения Нины Андреевны был разведен, и муж выгнан с позором восвояси, но интерес от этого к противоположному полу не угас…
— Да чего сейчас–то бояться?! Подумаешь, угроза какая! — нарочито смело ответила Нина Андреевна. — Всё, теперь он уже не представляет опасности. Отвоевался, так сказать. Не удивлюсь, если этот товарищ… Как там его? — Она приблизила к глазам очки, покопалась в лежащих на столе бумагах, многозначительно приподняла бровки. — Ах, да, Евгений Викторович, состоит под наблюдением у «Органов»!
— А как же его тогда на склад–то взяли? Брось, Нинка, наговаривать! Поглядеть надо, я людей сразу чувствую! — уверенно распрямила плечики малюсенькая, худенькая старушка, Фаина Яковлевна. — Вот с первого взгляда вам и скажу, что у него и как.
— Так сходите на склад! Ну… Ну хотя бы за кнопками! Скоро плакат к празднику вешать, а кнопок нет.
Яркий, нарисованный гуашью плакат к Первому мая лежал, распластанный и зажатый по углам тяжеленными металлическими дыроколами на большом столе в кабинете Нины Андреевны.
Нина нарисовала на нём белых голубей, Фаина Яковлевна — красные флажки, а вот людей и стену Кремля набросками изобразила Зиночка. В детстве она ходила в художественный кружок, и люди у неё выходили не такими страшными, как у других сотрудниц.
— Да чего ноги топтать?! Позвоним, пусть сам приносит. Будем мы ещё по подвалам болтаться, — отмахнулась Фаина Яковлевна. — Сейчас! — Она сняла своей сухонькой ручкой в перстнях трубку с пластмассового, раньше желтого, а теперь какого–то неясного цвета аппарата, пальчиком набрала на диске цифры.
— СкладЫ? Это складЫ? — протяжно спросила она, особенно зычно выделяя последний звук «ы». — Помехи какие–то! Говорите четче! СкладЫ это или не склады?
Из трубки захрипело, Фаина кивнула, коллеги навострили уши.
— Ага! Нам кнопки нужны. В четвертый отдел. Нам плакат крепить надо! Что? Что? Я вас не очень поняла! Самим прийти? Да что вы, право слово, удумали! А я говорю, что вы хам и совершенно некомпетентный человек! Евдотьев, я правильно понимаю? Ну вот вы у меня попляшете! Да! И не угрожаю нисколько! Знаем мы таких! Видали! До свидания!
Фаина Яковлевна бросила трубку, по–ястребиному заострился её маленький носик, а и без того маленькие глазки хищно сузились.
— Ну хорошо… Хорошо! Света! Светлана Николаевна, ты из нас самая молодая, заканчивай стучать по своим кнопкам, потом допечатаешь. А я сказала, успеем отчёт оформить! Идем с тобой в подвал, за кнопками, — крикнула она в соседнюю комнату, где за печатной машинкой сидела женщина лет пятидесяти, низенькая, полная. Её пальчики едва попадали по буквам, так они сегодня отекли. И с утра болела голова. А дома столько дел… У Светы свой дом, небольшой садик, парничок и покосившийся сарай. За всем нужно следить, ухаживать за кустиками смородины, обрезать развалившийся в разные стороны крыжовник, а сил нет…
Светлана Николаевна оторвалась от работы, сунула руку в ящик стола, нащупала там картонную коробку.
— Фаина Яковлевна, тут ещё много кнопок! Нам хватит. Давайте лучше с отчетом разберемся.
— Нет. Этого мало, нам надо ещё. Пойдем! — Фаина Яковлевна вскочила, уже собиралась направиться к двери, но тут на её столе зазвонил телефон, не тот, что желтый, а красного цвета, «директорский». Она схватила трубку, стала быстро кивать, потом попрощалась и вздохнула. — Ну вот… Смотрины отменяются. Я еду на совещание. А вы, Светочка, всё же сходите. Пусть там знают, что мы не просто так что–то придумываем. И плакат чтобы к моему возвращению висел в коридоре, рядом с портретами, — распорядилась она. Ниночка помогла Фаине надеть плащ, женщины заструились из кабинета шепчущей речушкой, растеклись по своим рабочим местам.
А Светлана Николаевна, пожав плечами, засеменила вниз по лестнице. По дороге она поправила чуть накренившийся в кашпо цветок, прикрыла окошко, а то в коридоре становилось слишком холодно, на секунду задержалась перед зеркалом, поправила воротничок жакета.
Света была уже, как говорила про ней соседка, Марья Денисовна, «не первой свежести».
— Нет, пока не «с душком», еще есть, чем приманивать шмелей, — тетя Марья хихикала, сравнивая мужчин со шмелями, — но и не майская роза. Светка наша засиделась в девах, всё выбирает, а самой на пенсию скоро… И поэтому выбирать нельзя, тут хватай и беги, что попадется! Всех хороших давно разобрали, надо смириться.
Светлана наставлений соседки не слушала, просто жила, мечтала, смотрела мелодрамы, плакала, читала про любовь и тоже плакала, а потом сажала к себе на колени пушистого, с кисточками на ушах Панкрата, своего кота, и рассказывала ему, как у них всё будет хорошо.
— В любом случае, Пантик, всё будет отлично! Что мы — плохо живем что ли? — шептала она коту на ухо. Тот мотал головой. — Вот и я думаю, что хорошо. Сейчас до отпуска дотянем, поедем на дачу к тёте Поле. Ты будешь там лежать на крылечке, греться на солнышке, а я… Я пойду собирать землянику!
В детстве Света с подругами часто вот так уходили собирать ягоды, брали ведрышки, повязывали на головы платочки и шли. Света с Аней набирали много–много, а Вика, рассеянная, задумчивая, соберет чашку, сядет на пригорок, на солнышко, и тут же всё съест.
— Не представляю, девочки, как вы можете видеть такую вкуснятину и не есть! — виновато говорила она. Девчонки смеялись и отсыпали в Викино ведрышко половину, чтобы та отнесла матери. И было не жалко. Весь лес их, вся земляника, какую найдешь, всё небо и березы, что шептались над разомлевшими от жары девочками, и речка, серебряная лента, на которой китом развалился теплоход, гудел и посвистывал, зовя с собой в путешествие — всё это их и одновременно ничье.
Именно оттуда, от тети тёти Поли, Светлана когда–то привезла в корзинке Панкрата, облезлого, подранного кота, выходила, приручила, и вот теперь котяра живет с ней, верно служит и мурчит, если Света приходит домой уставшая.
Панкрат запрыгивает к ней на колени и мирно сворачивается клубком. Он уже большой, на Светочкиных мягких круглых коленках едва помещается, но старательно прячет хвостик под лапки и греет свою хозяйку, как когда–то она грела его…
…Пересчитав каблучками ступеньки, спустившись в подвал и отдышавшись, Светлана поёжилась. Тут было ещё холоднее, выкрашенные в серый мышиный цвет стены, унылые, с красными полосками по низу, были заставлены новыми рамами и дверьми. В учреждении летом собирались делать ремонт, вот уже закупили что–то.
Светлана осторожно протиснулась мимо сваленных в углу досок, но всё же зацепилась рукавом, из ткани шерстяного жакета вылезла длинная нитка, некрасиво повисла.
Женщина с досадой хмыкнула.
— Извините! — крикнула она. — Есть тут кто? Мне бы кнопочек!
Сначала никто не отвечал, потом вдалеке скрипнула дверь.
— Сюда! Проходите, только осторожно. Где вы?
— Тут. Я не пройду, боюсь порвать одежду. Ну вы и построили же баррикады! — ответила Света.
— Ладно, стойте там. Сейчас выйду.
Вдалеке завозились, что–то упало, мужской голос выругался, потом громко извинился, и вот наконец в конце коридора появился человек в синем рабочем халате. Он шёл чуть кособоко, держал лицо вполоборота, как будто не хотел, чтобы Светлана его разглядела.
А ей было любопытно. Нина Андреевна так про него рассказывала, так описывала, что хотелось увидеть самой.
Мужчина шел по коридору, низенький, коренастый. Вокруг его головы был как будто нимб, и Свете показалось, что к ней спустился с небес ангел, только какой–то пощипанный.
Света, тоже низенькая, покашляла, чуть отступила. Мужчина подошел к ней бочком, протянул руку с коробочкой кнопок.
— Вот. На ваш отдел оформил. Сейчас! — Он вытащил из кармана халата журнал, раскрыл его, прислонил к стене. — Распишитесь.
Светлана Николаевна закатила глаза.
— Вот за эту рваную коробочку, из которой, того гляди, всё высыпется? — заворчала она, потом смутилась, решив, что становится похожей на Фаину Яковлевну. — Давайте, только ручки у меня нет.
Он протянул ей синий карандаш, и Света увидела ту самую его калечную руку, без пальца.
Наверное, она слишком живописно вытаращила глаза, потому что Евдотьев вдруг нервно выдохнул, спрятал руку в карман, выхватил у посетительницы журнал, развернулся и ушёл.
— Простите, я не хотела… — промямлила Света. Евгений ничего не ответил.
Когда Светочка вернулась и звякнула коробочкой о лакированную столешницу, её тут же обступили с расспросами, но говорить не дали, а перебивали друг друга, обсуждая то, что рассказывала раньше Фаина.
— Ну конечно страшный! Ужас какой! На Светлане нет лица! Зачем вы туда ходили, Светочка?! — неслось со всех сторон.
— Действительно, кошмар, — усевшись на стул и приняв из рук Зинаиды Сергеевны чашку с остывшим чаем, кивнула наконец Светлана. — Я на лицо старалась не смотреть, а вот руку видела. Внутри всё так и зашлось, девочки! Так и заходило сердце ходуном, до сих пор не могу отойти! Бежала от него, как от ч ё р т а. Того гляди, метнет в спину огненные веревки. В общем, вы от него подальше держитесь, не приведи Господь близко оказаться! И пахнет от него дурно — потом пахнет! И щетина там, и руки, огромные, красные, все в волосках, как у древнего человека. А уж ногти! Даже у моего деда были приличней!
Света ещё напустила страху, похлопала губами, а потом все наконец разошлись по своим рабочим местам, зашуршали конфетными обертками, заскрипели ящиками столов и захлопали дверьми тумбочек. Рабочий день был в самом разгаре…
Домой отправились, как и положено, к шести. Фаина Яковлевна так и не вернулась, позвонила, сказала, что поедет сразу домой, напомнила про плакат.
Света вешала его одна. Большой ватман постоянно отскакивал от стены, кнопки падали, женщина пыхтела, подпрыгивала и опять прилаживала рисунок на стенную панель, но выходило плохо.
Вдруг сзади кто–то почти её обнял, уткнулся лбом ей в макушку, но через секунду уже встал спереди, растянул бумагу, .
— Вот так держите, я прикреплю! Да что ж это! Какие кнопки?! Тут надо приклеивать! — Буркнул Евдотьев, втянул носом воздух, как показалось женщине, кровожадно. — Да отпустите вы картинку–то! Сейчас липкую ленту принесу.
Он быстро ушёл, оставив после себя запах сигарет и яблок. У Евдотьева в кармане Света заметила надкусанное яблоко. Она тоже любила зеленые, крепенькие сорта, хрусткие и сочные.
— Вот. Крепите! — Евгений зубами оторвал кусочек скотча, подал сотруднице. Она послушно приклеила.
Скоро праздничный плакат красовался на стене, озаренный уличными фонарями. Евдотьев погасил в коридорах свет, позвякал ключами, вертя связку на пальце.
Светлана уже шла в курточке, повесив на плечо сумку.
— До свидания, спасибо за помощь! — услышал Евгений за спиной, обернулся. И губы его расплылись в улыбке…
«Подвального квазимодо» обсуждали, о нём придумывали истории, сплетничали, на него ходили смотреть, как на диковинку, тайком, как дети в деревне бегают смотреть на угрюмого кузнеца, что кричит на них, едва завидев над забором любопытные глазёнки.
Но Евдотьеву было плевать. Он сам скоро прошёлся по отделам, устроил взбучку всем, у кого не хватало значащегося на балансе оборудования.
Мужчина держал себя «в рамках», но и приличными словами он так мог отругать, что болтливым женщинам, только что спрятавшим коробочки с конфетами в шкаф и дожевывавшим бутерброды, становилось неловко. «Брань» Евгения Викторовича была смешной и обидной одновременно.
— … Ну что вы все сгрудились у этого чайника, как мыши на зимовке?! — кричал он, потому что отвечал еще и за технику безопасности. — Проводка на ладан дышит, а вы играетесь тут! Здесь вам не Мытищи, и вы не картина, где чаепитие устраивают. Чайник убрать!
Женщины поджимали губы, переглядывались, а потом шептались, что это Евдотьев в бараке тюремном так орать научился, что он с людьми вообще не умеет обращаться, и уродлив до ужаса! И все боялись!
Мало ли, что этот Евгений Викторович выкинет! И вообще, перевелись на свете мужчины! Перевелись! И за кого выходить замуж? Придется так и куковать век одним, без надежды на семейную жизнь.
Женщины под предводительством Фаины Яковлевны то и дело «клевали» завхоза, требовали, жаловались, указывали на его плохую работу. Одним словом, развлекались.
А потом каждая, придя домой, сидела за столом на кухне и вздыхала, вспоминая, как завхоз смотрел на неё, именно на неё, а не на других. Другие были «тетками», сварливыми и невоспитанными, а «она» — Даша, Маша, Зина, — другое дело…
Жизнь текла своим чередом, только вот Светлана Николаевна устроила переполох, зачем–то выпросила себе две путевки в санаторий на неделю.
— С кем же ты едешь, Света? — приставала Фаина Яковлевна. — Никогда на здоровье не жаловалась, а тут хоп — и в санаторий!
Светлана пожала плечами, вздохнула.
— С родственницей. У неё ноги больные, вот, порекомендовали поехать. Ну а я помогать ей буду, — наконец ответила она. — Тётя Поля моя захворала совсем. Жалко… Вы же в Григорьевском санатории были, да, Фаина Яковлевна? Как там?
Начальница оживилась. Да, она была, лечилась, но санаторий так себе, ничего особенного, хотя для тети Поли сойдет, можно поехать.
— Но в следующий раз, Света, прежде всего спросите у меня. Я этих санаториев перевидала сотни! Порекомендую! — напоследок сказала Фая.
Да… В таких лечебных заведениях можно найти себе прекрасного кавалера, и у Фаи однажды почти получилось, но тот оказался женат…
Казалось бы, всё устаканилось, завхоз был признан отвратительным преступником, сидел в своей каморке, нос наружу больше не казал, Зиночка перестала бояться и даже решалась ходить в архив вечером сама, без сопровождающих, Дарья Матвеевна стала опять вязать крючком, а до этого приход Евдотьева так расстроил её нервы, что рукоделие совсем не шло. Ниночка переключилась на какой–то сериал, что показывали по кабельному, каждый день пересказывала новую серию подругам. Светлана Николаевна только стала как–то особенно враждебно отзываться о Евдотьеве, что–то они не поделили, поругались.
— Да, Светочка, мужчину ничего не исправит, ни–че–го… — жалела подчиненную Фая.
Словом, жизнь худо–бедно наладилась, но перед Новым годом случилось немыслимое, страшное, ввергшее весь коллектив в трагическую печаль. Дарья Матвеевна, задыхаясь, сообщила, что Евдотьев уволился.
Одним днём, совершенно без намерений, вот так безответственно и глупо. И ходил почему–то радостный, «щерил свою пасть в кровожадной улыбке», как сказала Фаина Яковлевна, гыгыкал и строил ей глазки.
— Небось, наворовал и был таков, — заключила Зиночка, кинулась пересчитывать деньги в своем кошельке.
— Я видела, как он фикус тащил через проходную! — сообщила Дарья Матвеевна, поправила расползающийся на пышной груди вырез кофточки. — Ну зачем?! Зачем красть цветы?! Света, вы не знаете?
— Да уж такой человек. А знаете, хорошо, что он уходит! — горячо заговорила та. — Лучше уж старичка какого пусть возьмут, вежливого, галантного, а этот Евгений Викторович просто кошмарный экземпляр. Вы со мной согласны?
Все закивали — да, хорошо бы пришел кто–то ещё, не такой на лицо страшный…
… В конце февраля, отработав две положенные недели, Светлана тоже вдруг уволилась.
— Куда же вы, Светлана Николаевна? — недовольно поджала губы Фаина Яковлевна. — Если вас что–то не устраивало, то сказать надо было, я бы похлопотала! Вы стали как–то особнячком, вроде как мы к вам не имеем никакого отношения…
— Я по личным обстоятельствам, вы тут ни при чём, — покачала сияющая Света головой…
А скоро её увидели на улице, у книжного магазина, куда стайка Фаины Яковлевны ходила вздыхать над произведениями Лермонтова и Некрасова. Света шла под руку с каким–то мужчиной, смеялась.
— Смотрите, девочки! — показала на них пальцем Дарья Матвеевна, замерла, остальные налетели на неё сзади, чуть все не упали на мокрый асфальт. — Смотрите, с кем это она? Красивый какой мужчина, низковат, но это не беда, выправка какая! Прям командир! Танкист, наверное! А она к нему как льнет–то, бесстыжая! Господи, куда у женщин стыд пропадает?!
— Да это же… Это наш квазимодо! Светка! Ты что вытворила?! — уже во весь голос спросила Зинаида. — Ты же была за нас! Ты про него тоже говорила, что страшный, что…
Евдотьев, причесанный, в кепке и пальто, в выглядывающей из расстегнутого воротника свежей отглаженной рубашке, начисто побритый, в новых брюках и ботинках, остановился у прилавка с кроссвордами, стал листать какую–то брошюру.
— Здравствуйте, — кивнул он дамам. — Рад встрече. Вы очаровательны!
Те поджали губы, отвернулись.
Светлана Николаевна, вытянув шейку из кружевного воротничка, погладила Женю по плечу, потом, вздохнув, подошла к бывшим коллегам.
— Простите меня, девочки. Я была не «за вас» и не «за них», а за своё счастье. Просто за своё счастье. Ну а сколько можно вот так разбрасываться?! И этот нам не тот, и тот не этот… А жизнь проходит. Из любого квазимодо можно же сделать человека! Уход просто нужен, забота, любовь… Евгений Викторович, между прочим, очень рукастый мужчина, а шуток сколько знает, дома непритязательный, вон, сядет кроссворд разгадывать, а я при нём, рядышком. Уютно! А как он на гитаре играет! Мы когда свадьбу гуляли у тети Поли, ему все хлопали, даром, что без пальца мужчина. Он лучше всех, понимаете? Я такая счастливая… Ну, не обижайтесь! Вы все такие хорошенькие, такие славные, красивые, интересные, вам нужны принцы. А для меня Женечка самый лучший, понимаете? Ой, извините! Женя зовет, спешим, мы на юбилей к его маме едем, зашли книгу купить, она приключенческие романы любит. Далеко ехать… Женя за рулем, очень хорошо водит. До свидания!
Светлана Николаевна взяла мужа под локоть, и они поплыли мимо изумленной публики, то и дело переглядываясь и смущенно улыбаясь друг другу…
Как же так вышло–то?! А вот как: Света уже после недели работы Евдотьева у них в организации разглядела и его умелые руки, и вечный голодный вид, и скупые взгляды, охочие до женского пола. Панкрат быт таким же — несчастным, побитым, раздавленным. И уж если Светочка выходила кота, так неужели не сможет сладить с мужчиной, «приручить» его, тем более что часики жизни тикали уже довольно громко?! И сам Евгений был не против своего «одомашнивания», Светлана Николаевна ему очень понравилась.
Она тайком угощала его пирогами, потом как будто случайно встретились у автобусной остановки, решили идти пешком, выяснили, что оба любят чуть растаявшее мороженое и ситро.
Ну а потом был первый поцелуй, шепот, робкое дыханье, бабочки в животе, курс физиотерапии у Светиной знакомой, после которого у Евдотьева разработалась рука, была поездка в санаторий, потом к тете Поле и свадьба. И всё тайком, Света очень боялась, что Женю кто–нибудь переманит, что другие несчастные женщины разглядят его, очаруют, уведут.
Она и сейчас боится, ведь он у неё такой красивый! Боится, но держит себя в руках. Свою первую любовь Светочка так и потеряла — из–за ревности, теперь главное не наделать ошибок!..
… — Какая подлость! Какая ужасная подлость! Он — такой видный мужчина, ниспосланный нам самим Небом, а она, Светка, ведь и мизинца его не стоит! Набросилась на него, окрутила, вот он и ослеп! И всё втихушку, всё тайком! — Зинаида Сергеевна закрыла глаза, глубоко задышала, пытаясь прийти в себя. —« Счастье любит тишину»… Тоже мне, придумали оправдание своим перемигиваниям! Стыдоба! Ох, как мне нехорошо…
— Держитесь, Зиночка! Будет и на нашей улице праздник! Место завхоза вакантно. Будем радоваться уже тому, что одна претендентка на счастливую жизнь сошла с дистанции. А на наш век женихов хватит! — проскрипела Фаина Яковлевна, уцепилась за руку сотрудницы. Фаина ждет генерала, не меньше, Евдотьева ей потерять не жалко.
Женщины согласно закивали и отправились к книжным полкам. Может быть там они встретят свою судьбу, этакого любителя энциклопедий и справочников, и будут счастливы, и тоже вот так пройдутся по улице, держа мужа под руку и улыбаясь, а все будут им завидовать? Кто знает, дай–то Бог!
А у Светы теперь два мужчины — Пантик и Женечка, оба выхоженные, отогретые, приласканные. Дождалась она своего счастья.
