Электричка из Киева подошла с опозданием в двадцать минут. Я стояла на платформе, с маленьким чемоданом в руке, и взгляд мой задерживался на вывесках, которые казались мне до боли знакомыми. Ивано-Франковск встретил меня серым октябрьским небом и запахом опавшей листвы, навевающим воспоминания детства.
Папа ушёл из жизни три дня назад. Инфаркт — врачи пояснили, что это случилось быстро, без боли и страданий. Возможно, так даже лучше. В свои семьдесят восемь лет он продолжал чертить проекты, трудился в своей мастерской до глубокой ночи. Он говорил, что архитектура — это его способ вести диалог с будущим.
Похоронное бюро находилось в старом здании недалеко от центра города. Зал был небольшой, однако пришло много людей — соседи, коллеги из института, где когда-то преподавал папа, студенты, помнившие его лекции. Лица казались знакомыми, однако имена приходилось вспоминать с трудом — я слишком долго жила в Киеве и приезжала сюда редко.
— Ольга, как ты похудела, — тётя Тамара обняла меня у гроба. — Папа всё переживал, что ты там одна.
Я кивнула, не решаясь говорить, голос будто покинул меня. Рядом стояли Алексей с женой Светланой и Ирина с мужем. Мой брат выглядел уставшим — вероятно, все заботы об организации похорон легли на его плечи. Ирина вытирала слёзы платочком, но между ними умудрялась здороваться с пришедшими.
— Хорошо, что ты успела, — произнёс Алексей, пожимая мне руку. — Уже почти думали, что не получится…
— Я же сказала, что приеду.
— Да, конечно. Просто волновались.
Что-то в его голосе показалось мне странным, но я списала это на нервное напряжение. Все мы были на грани. Папа был опорой нашей семьи, человеком, вокруг которого всё вращалось. Теперь, когда его не стало, нам казалось, что мы потеряли равновесие.
В храме на Соборной площади отслужили отпевание. Я слушала певчих и думала о том, как сильно он любил этот город, как гордился каждым восстановленным зданием, каждым новым проектом. Его архитектурное бюро не было большим, но не найти в городе значимого сооружения, к которому он не прикоснулся бы.
После кладбища мы направились в кафе, расположенное недалеко от центра, чтобы помянуть отца. Алексей выбирал это место — говорил, что папа любил именно его. Я села за длинный стол, слушала речи и ощущала себя немного чужой. Все вокруг знали отца гораздо лучше, чем я за последние годы. Это была горькая правда, которой я предпочитала не касаться.
Поминки и первый намёк
За столом собралось около сорока человек. Алексей оказался во главе, рядом с ним разместились его взрослые дети — Денис и Маша. Ирина села напротив меня, порой промокала глаза салфеткой. Её муж Сергей молчал, лёжа взглядом по сторонам, изредка кивая собеседникам.
— Предлагаю помянуть Николая Ивановича, — поднял рюмку один из бывших коллег папы. — Человека, который любил свой город больше, чем самого себя.
Мы выпили. Затем звучали другие тосты — от соседей, учеников, тех, кому папа когда-то помогал. Я слушала и удивлялась — оказалось, он сделал больше, чем я могла себе представить. Поддерживал молодых архитекторов, консультировал по реставрации памятников, проводил бесплатные курсы для студентов.
— Николай Иванович был истинным профессионалом, — говорила пожилая сотрудница городской администрации. — В трудный момент по спасению старых зданий на Большой Московской он три месяца трудился бесплатно, чтобы сохранить историю.
Алексей кивал в знак согласия, порой добавляя свои воспоминания. Ирина рассказывала, как папа учил её рисовать и вместе ходили на пленэры. Я молчала — нечего было добавить к этим воспоминаниям. Последние десять лет наши разговоры сводились к обычным фразам по телефону: как дела, как здоровье, когда приедешь.
Под вечер, когда гости начали расходиться, Алексей налил себе ещё немного водки и с видом серьёзного человека обратился к Ирине и мне:
— Так, теперь надо бы разобраться с имуществом папы.
Ирина подняла на него взгляд:
— Алексей, не сегодня же…
— А когда? Квартира, мастерская — всё это нужно как-то поделить. Лучше по-семейному, без формальностей.
В душе у меня сжалось. Неужели сейчас, за поминальным столом, собираются говорить о наследстве?
— У папы есть завещание, — тихо сказала я. — Нотариус звонил позавчера.
— Завещание есть завещание, — отвернулся Алексей. — Но мы же семья. Папа часто говорил, что всё это общее.
— Когда он говорил об этом?
— Много раз говорил. И потом, ты же в Киеве живёшь, зачем тебе ивано-франковская квартира? А у нас здесь дети растут, внуки…
Ирина кивнула:
— Оля, мы не из жадности. Просто хотелось бы справедливо всё устроить.
Я смотрела на них, не понимала, что происходит. Папа ушёл из жизни сегодня утром, только что похоронили, а разговоры уже о разделе наследства. Они же так воспринимают завещание как формальность, которую можно обойти семейными договорённостями.
— Я хочу сначала узнать содержание завещания, — ответила я. — Потом будем решать.
— Конечно, конечно, — сказал Алексей с раздражением в голосе. — Только помни — мы все годы были рядом с папой. Помогали, ухаживали. А ты…
Он не закончил, но всё было понятно. Я жила далеко, вела свою жизнь, приезжала раз в год на несколько дней. Неблагодарная дочь, претендующая теперь на наследство.
Давление усиливается
Через два дня я вернулась в Киев. Квартира встретила тишиной и слоем пыли — за время моего отсутствия всё будто потускнело и стало неуютным. Чемодан я оставила в прихожей, включила чайник. Нужно было пытаться вернуться к обычной жизни: урокам в школе, ежедневным заботам. Но мысли всё время возвращались к разговору с братом и сестрой.
Вечером того же дня пришло первое сообщение от Ирины — длинное голосовое:
— Оля, привет. Я всё думаю о нашей беседе. Понимаешь, нам не хочется тебя обидеть или что-то отобрать. Просто папа всегда говорил, что дети должны поддерживать друг друга. Ты же знаешь, как у Алексея сейчас дела — кредит на квартиру, дети учатся. А у меня Сергей уже на пенсии, а я на работе получаю крохотную зарплату. Мы не жадничаем, но справедливость должна быть. Папа бы так хотел, я в этом уверена.
Я прослушала послание дважды и почувствовала знакомое чувство вины. Действительно, Алексей часто жаловался на финансовые трудности. Ирина же работала учителем младших классов — зарплата была маленькой. А я живу одна, преподаю в частной школе и зарабатываю неплохо. Может, они и правы?,На следующий день ко мне поступило ещё одно сообщение:
— Ольга, ты меня слышишь? Алексей говорит, что ты не берёшь трубку. Мы же не чужие друг другу люди! Неужели деньги для тебя важнее семьи? Папа всегда нас учил держаться вместе, а теперь из-за квартиры у нас конфликт…
После этого позвонил Алексей. В его голосе чувствовалась усталость, но звучала настойчивость:
— Оля, почему ты молчишь? Мы с Ириной волнуемся. Надеялись, ты нас поймёшь. Завещание — всего лишь формальность, папа его давно сделал, возможно, он уже передумал. Мы были рядом, помогали ему…
— Алексей, я не молчу. Просто хочу всё уладить спокойно.
— Да о чём тут рассуждать? Ты же видишь, нам тяжело, а ты в Киеве спокойно живёшь. Не будь жадной, мы же семья.
После этого разговора долго не могла уснуть. Перекатывалась в постели, прокручивала их слова в голове. Может, я правда себя жадной считаю? Может, правильно было бы поделиться? Ведь папа всегда говорил — семья превыше всего.
Но потом я вспомнила, как он в последний раз говорил со мной по телефону:
— Оля, я завещание составил. Ты не волнуйся, всё будет устроено правильно.
Он специально сообщил мне об этом. Значит, хотел, чтобы я знала.
На третий день пришло длинное сообщение от Ирины. В её голосе дрожь:
— Оля, я всю ночь не сомкнула глаз, думала о папе. Ты представляешь, мне приснился он. Стоит и говорит: «Что же вы творите, дети мои? Из-за стен и бумаг ссоритесь». И такой расстроенный… Оля, давай не тревожить покой отца. Он всех нас одинаково любил.
Переломный момент
Прошла неделя с похорон. Я ходила на работу, вела уроки, проверяла тетради, но всё казалось словно во сне. Постоянно смотрела в телефон — не пришло ли очередное сообщение от Ирины или звонок от Алексея. Спала плохо, просыпалась среди ночи с тяжестью в груди.
В четверг вечером на кухне со мной была соседка Нина Викторовна. Она забежала за солью и задержалась на чай — пожалуй, почувствовала, что мне нужна поддержка.
— Оля, ты совсем измученная, — сказала она, наливая себе второй стакан. — Это не только из-за папы тревога, да?
Я рассказала ей всё: про завещание, переговоры с братом и сестрой, их попытки вызвать чувство вины. Нина Викторовна молча слушала, изредка цокала языком.
— И что ты собираешься делать? — спросила, когда я закончила.
— Не знаю. Может, они и вправду правы? Может, я слишком жадная?
— А завещание тебе уже читали?
— Нет. Нотариус сказал приехать в Ивано-Франковск, чтобы открыть его.
— Поезжай, узнай, а потом принимай решение. Твой папа был умён, просто так завещание не делается.
Я кивнула, но сомнения не исчезли. После ухода соседки села за стол и попыталась разобраться в своих чувствах. С одной стороны, я понимала Алексея и Ирину — им в жизни сейчас сложно, а у меня стабильная работа и квартира. С другой — папа не зря составил завещание. Значит, хотел что-то донести.
Возможно, дело не только в деньгах? Может, он рассчитывал, что именно я сохраню наследие — мастерскую, проекты, всё, что создавал годами?
В пятницу Ирина прислала ещё сообщение:
— Оля, Алексей говорит, ты совсем не выходишь на связь. Мы уже задумались — ты, может, обиделась? Но мы ничего плохого не хотели. Папа всегда учил нас делиться. Вот помнишь, как в детстве говорил: «У одного есть — у всех должно быть»? Давай встретимся и спокойно поговорим.
После этого мне стало ясно, что так дальше продолжаться не может. Я скатываюсь в безумие из-за постоянного давления, чувства вины и бессонных ночей. Нужно принять решение.
Вечером того же дня я позвонила коллеге Ирине. Она недавно разводилась и говорила, что ей сильно помог адвокат — грамотный, честный профессионал.
— Дмитрий Викторович? Конечно, дам тебе его контакты. Только ты что, тоже разводишься?
— Нет, это дело о наследстве. Родственники давят, не знаю, как поступить.
— Понятно. Он как раз с такими делами работает. Хороший специалист, не подведёт.
Встреча с адвокатом
Офис Дмитрия Викторовича располагался в центре Киева, в старом здании недалеко от метро. Приёмная была обычная — кожаные кресла, стеллажи с делами, секретарша средних лет, которая вежливо предложила подождать пару минут.
Когда меня пригласили в кабинет, я немного нервничала. Не знала, с чего начать, как изложить ситуацию. Дмитрий Викторович оказался мужчиной около пятидесяти, спокойным и внимательным. Он выслушал мою историю, время от времени уточняя детали.
— Так, завещание существует, но вы пока ещё его не видели?
— Нет, нотариус назначил открытие на следующей неделе.
— А родственники настаивают, чтобы вы отказались от наследства в их пользу?
— Не совсем отказа. Они хотят, чтобы всё распределили поровну, несмотря на завещание.,Дмитрий Викторович что-то запомнил в свой блокнот:
— Понятно. А какими методами на вас оказывают давление?
Я поведала о голосовых сообщениях от Ирины, звонках от Алексея и постоянных напоминаниях о том, что я живу в Киеве и якобы не нуждаюсь в наследстве.
— Это называется моральным давлением, — разъяснил адвокат. — По закону, если имеется завещание, составленное при сознательном состоянии и в присутствии свидетелей, никто не вправе требовать его отмены. Разумеется, наследники вправе оспорить документ в суде, но для этого необходимы значимые основания.
— А что если я сама решу поделиться?
— Это ваше право. Однако решение должно приниматься добровольно, а не под воздействием давления. Судя по вашим рассказам, на вас оказывают психологическое воздействие.
Мы обсуждали это ещё полчаса. Дмитрий Викторович подробно рассказал о моих правах, поведал о процедуре вступления в наследство и способах защиты от давления близких.
— Если хотите, я могу поехать с вами в Ивано-Франковск на оглашение завещания или провести беседу с вашими родственниками заранее — разъяснить им правовые аспекты.
— А это не слишком жёстко?
— Вовсе нет, наоборот — это поможет избежать более серьёзного конфликта. Часто люди не осознают, что их действия могут восприниматься как принуждение к отказу от наследства, что является уголовно наказуемым деянием.
Когда я покидала офис, чувствовала, что наконец обрела опору. Дмитрий Викторович оставил мне свою визитку и заверил, что всегда готов помочь. Теперь я знала — у меня есть защитник, человек, который разбирается в законах и не станет давить на совесть.
Звонок адвоката
На следующей неделе мы поехали в Ивано-Франковск. Дмитрий Викторович отправился со мной в одном поезде — сказал, что так удобнее будет обсудить дальнейшие действия. В вагоне он повторил мне порядок оглашения завещания и возможные реакции родственников.
Нотариальная контора находилась в центре города, в здании, которое я хорошо помнила с детства. Алексей и Ирина уже ждали в коридоре. Они поприветствовали меня сдержанно и с любопытством посмотрели на Дмитрия Викторовича.
— Это мой адвокат, — представилась я. — Дмитрий Викторович, познакомьтесь, это мой брат Алексей и сестра Ирина.
— Адвокат? — удивился Алексей. — Зачем он нужен? Мы же семья, всё решим по-семейному.
— Именно поэтому, — спокойно ответил Дмитрий Викторович. — Чтобы избежать недоразумений.
Завещание оказалось подробным и составленным чётко. Папа оставил мне квартиру и мастерскую с оборудованием, а также авторские права на все свои проекты. Алексею и Ирине досталось по пятьдесят тысяч гривен и несколько ценных книг из личной библиотеки отца.
— Как же так? — воскликнула Ирина после того, как нотариус завершил чтение. — Папа не мог написать такое!
— Завещание было составлено два года назад, — пояснил нотариус. — В присутствии двух свидетелей, Николай Иванович находился в здравом уме и ясной памяти.
Алексей молчал, но я заметила, как у него дрожали руки. Наконец он поднял голову:
— Оля, ты же понимаешь — это несправедливо. Мы всю жизнь тут прожили, ухаживали за папой…
— Алексей Петрович, — вмешался Дмитрий Викторович, — завещание выражает последнюю волю вашего отца. Он имел право распорядиться имуществом по своему усмотрению.
— А если мы попытаемся оспорить его?
— Это ваше право. Но для успешного оспаривания необходимы доказательства недееспособности завещателя или принуждения. Такие доказательства у вас есть?
Алексей промолчал. Ирина сдержанно всхлипнула:
— Значит, мы остаёмся ни с чем? А Оля в Киеве будет квартиру сдавать?
— Чем мне распоряжаться в наследстве — моё личное дело, — ответила я твёрдо, хотя ощущала сомнения.
После выхода от нотариуса мы вышли на улицу. Алексей и Ирина что-то тихо обсуждали, затем подошли ко мне:
— Оля, давай всё-таки попробуем решить это по-человечески. Ты же видишь — папа уже был стар, возможно, не совсем понимал, что делает…
— Это ваше окончательное решение? — поинтересовался Дмитрий Викторович.
— Почему нельзя просто поговорить? — с раздражением сказал Алексей.
— Разговор возможен. Но без принуждения и угроз. То, что вы делаете последние две недели, квалифицируется как моральное давление с целью заставить отказаться от наследства.
Я заметила, как лицо Алексея изменилось, оно стало суровее, агрессивнее:
— Кто вы такой, чтобы нам указывать? Это семейные дела!
— Семейные дела не должны нарушать закон, — спокойно ответил адвокат и достал телефон. — Позвольте, я позвоню вам завтра и ещё раз разъясню правовые нюансы.
— Не надо звонить! — выкрикнула Ирина.
— Нужно, — твёрдо сказал Дмитрий Викторович и прямо при всех набрал номер Алексея.,Возвращение в мастерскую
Спустя месяц после того звонка я вновь приехала в Ивано-Франковск. На этот раз была одна, ощущая, что направляюсь туда не из принуждения, а по собственному желанию. Мне хотелось побывать в мастерской отца, разобраться с его вещами и определиться, как поступать с наследством дальше.
Алексей и Ирина перестали звонить. После общения с адвокатом они замолчали —, по-видимому, поняли, что давление не приведёт к результату. Иногда мне становилось грустно из-за этой тишины. Всё-таки мы выросли в одной семье, и разрыв отношений из-за наследства, вероятно, был бы для отца болезненным.
Мастерская размещалась на первом этаже старого дома в исторической части города. Папа арендовал её уже около двадцати лет, а за последние пять лет арендодатель практически не повышал платежи — уважал Николая Ивановича за его вклад в сохранение облика старой городской застройки.
Я открыла дверь ключом, найденным среди папиных вещей, и вошла внутрь. Воздух был пропитан запахами красок, бумаги и той особой творческой атмосферой, которая всегда окружала отца. На стенах висели его чертежи: проекты реставрации церквей, планы жилых кварталов, эскизы фонтанов и скверов.
В одном углу стоял большой чертёжный стол, за которым папа трудился до самых последних дней. На нём лежали незавершённые проекты — он собирался заниматься реконструкцией старой школы на окраине города. Рядом лежала записка, написанная его рукой: «Поговорить с Мариной Алексеевной о финансировании. Дети должны учиться в красивых зданиях».
Я села на его стул и попыталась представить, сколько часов он провёл здесь, склоняясь над этими проектами. Сколько зданий было возведено благодаря его труду, сколько людей сейчас живут в квартирах, которые он помогал создавать.
В шкафу я обнаружила папку с письмами от благодарных клиентов. Молодые семьи писали о счастье в новых квартирах. Директора школ выражали признательность за красивые проекты. Городская администрация отмечала его вклад в развитие Ивано-Франковска.
— Папа, — произнесла я вслух, — теперь понимаю, почему ты оставил мне мастерскую.
Он хотел, чтобы его дело продолжилось. Не обязательно мной — ведь я филолог, а не архитектор. Но через людей, которые будут работать здесь, впитывая атмосферу творчества.
К вечеру я выработала план. Обсудила с арендодателем продление договора и решила превратить часть мастерской в общее пространство для молодых художников, дизайнеров и архитекторов. Пусть здесь вновь закипит жизнь, пусть появятся новые проекты.
Квартиру тоже решила не продавать. Я нашла объявление от студентки художественного института — девушка искала жильё по доступной цене и была готова ухаживать за цветами, поддерживать порядок. Идеальный вариант.
Так папино наследие получило второе дыхание, а я — новый смысл для периодических приездов в Ивано-Франковск.
Финальное сообщение
Вернувшись домой в Киев, я долго раздумывала, стоит ли писать Ирине и Алексею. С одной стороны хотелось объяснить им свои решения, рассказать, как распорядилась наследством. С другой же — наши отношения были испорчены, и попытки общения могли восприниматься как желание оправдаться.
В итоге я всё же написала Ирине — она была более склонна к диалогу и мягче Алексея:
«Ирина, понимаю, что мы давно не общались. Хочу рассказать, что сделала с папиным наследством. Квартиру сдаю студентке за символическую плату — пусть молодёжь живёт в центре, а не на окраине. Мастерскую переоборудовала в творческое пространство для художников и архитекторов. Думаю, папа был бы доволен. Иногда забота о себе — это тоже уважение к семье. Ты сама решай, какой она будет у тебя».
Отправив сообщение, я выключила телефон. Не хотелось встречать реакцию, не хотелось приступать к новым объяснениям и оправданиям. Я сказала то, что посчитала нужным — а остальное уже не моя ответственность.
Алексею писать не стала. После разговора с адвокатом он показал своё истинное лицо — злое, агрессивное и готовое на всё ради денег. С такими лучше вообще не поддерживать связь.
Вечером в этот же день позвонила Нина Викторовна:
— Оля, ты как-то посвежела. Лицо у тебя другое стало.
— Правда?
— Конечно, видно, что груз с плеч спал.
Она оказалась права. Я действительно почувствовала лёгкость и свободу. Впервые за много лет не испытывала вины из-за жизни в Киеве, из-за того, что редко приезжала к папе, из-за того, что поступаю по своему разумению.
На следующий день пришёл ответ от Ирины. Короткий, без эмоций:
«Поняла. Наверное, ты права. Жаль, что теперь мы словно посторонние друг для друга».
Я перечитывала сообщение несколько раз. В нём не было злости или обиды — скорее усталость и некоторое примирение с ситуацией. Возможно, со временем наши отношения улучшатся. А может, и нет. Но теперь это будет не только моя ответственность.
Через неделю мне позвонила та самая студентка, которая поселилась в квартирe папы — Марина, третьекурсница института культуры.
— Ольга Николаевна, знаете, в мастерской уже появились первые посетители! Молодой архитектор пришёл, спрашивает, можно ли поработать за большим столом. А ещё девушка-дизайнер хочет устроить там выставку студенческих работ.
— Конечно можно, — улыбнулась я. — Именно для этого всё и задумывалось.
— Вы не думали, что это может стать постоянным? Я могу помочь с организацией, у меня есть опыт. В институте мы такие пространства создавали.
— Давайте попробуем.
После разговора с Мариной я поняла — дело папы действительно живёт. Не так, как он его вёл, но в том же духе. Помогать людям творить, создавать красоту, делать мир лучше.
А я впервые за много лет почувствовала, что поступила правильно. Не потому, что меня одобрили или осудили — а потому, что слушала свою совесть, а не чужие упрёки.
Вечером я достала фотографию папы — на ней он стоял рядом со своим последним проектом, детским садом в новом районе. Улыбался, держал в руках чертежи. Счастливый человек, который нашёл своё призвание и следовал ему до конца.
— Спасибо, папа, — обратилась я к фотографии. — За урок, за доверие, за то, что научил не сдаваться.
Он, конечно, не ответил. Но я почувствовала, что он одобрял мой выбор. Этого было достаточно.
