Подумать.
Понять, кто здесь действительно человек.
И кто кому и что обязан.
И она вышла.
Спустилась по лестнице, по привычке считая ступени.
Каждый шаг казался лишней мыслью.
Лишней обидой.
Лишней надеждой.
Всё проходило мимо.
Утром она проснулась на диване у Юли.
Под пледом с надписью «Love» — забавным, из дешёвой синтетики.
Но было тепло и уютно.
И главное — никто не ожидал, что она возьмёт кредит ради чужого потолка. — Ну что, подруга-боец, поздравляю с началом! — Юля принесла кофе. — Свобода, независимость и диван в подарок. — Мне не нужен развод… — пробормотала Тамара. — Хотя… Возможно, он как раз и нужен. — Я бы твоему Алексею ещё вчера чемодан на лестницу выставила.
И записку: «Вернусь, когда потолок сам себя починит.» Тамара впервые за сутки улыбнулась. — Это ведь не только о деньгах.
Это о том, как меня постоянно кормят ложечкой.
Пока соглашаюсь — хорошая.
Сказала «нет» — сразу истеричка. — Типичная история, — усмехнулась Юля. — Я в таком фильме уже играла.
Финал — аплодисменты, занавес и ипотека на мне.
Телефон зазвонил.
Сообщение от Алексея: «Когда вернёшься, поговорим.
Мама волнуется.
Не будь эгоисткой.» Тамара тяжело вздохнула. — Юля, можно я у тебя поживу ещё пару дней?
Пока не пойму, кто я без всей этой «семьи». — Да хоть на год.
Ты для меня как родная.
Только не становись как Нина Степановна, иначе выгоню из дома.
Вечером — звонок.
Потом ещё один.
Потом сообщение заглавными буквами: «ТАМАРА, МЫ СЕРЬЁЗНО ПОГОВОРИМ.
ПРИЕЗЖАЙ.» И она поехала.
Нужно было завершить эту пьесу.
Или хотя бы выйти на сцену и произнести финальную реплику.
Алексей открыл дверь.
Выглядел так, будто всё понял, но слишком поздно. — Заходи.
Мама ждёт. — Конечно, — ответила Тамара. — Она всегда меня ждёт.
С новыми идеями.
На кухне сидела Нина Степановна.
Прямая, как старый комод.
Рядом — Виктор Михайлович, читавший газету.
Удобно: бумага скрывала реальность. — Тамара, — произнесла свекровь, — нам нужно поговорить. — О, я вся во внимании, — ответила Тамара и села.
Без страха.
Без надежды.
С чувством собственного достоинства.
И пониманием, что теперь всё будет иначе.
Она пришла не для ссоры.
Она вообще старалась избегать конфликтов.
Слишком много лет ушло на подавление чужих эмоций, сглаживание острых углов, поиски компромиссов, которые почему-то всегда были не в её пользу.
Но в этот вечер Тамара сидела за кухонным столом — в той самой квартире, где всё когда-то началось, — и впервые за долгое время ощущала себя не женой, не невесткой, не «душечкой, ну ты же понимаешь» — а просто человеком.
Нина Степановна напротив сидела прямо, как будто в кабинете директора.
В руках — чашка с чаем, глаза — холодные, губы — сжаты. — Скажу прямо.
Ты ведёшь себя неприлично.
Убежала.
Оставила мужа.
Не хочешь помогать семье.
Ты вообще осознаёшь, что рушишь свою жизнь?
Тамара медленно опустила чашку на блюдце, глядя свекрови в глаза: — Ага.
Но знаете что?
Это моя жизнь.
И только я решаю, рушить её или нет.
Алексей, сидящий рядом, ёрзал в кресле, словно под ним что-то шевелилось. — Тамара, ну зачем ты опять начинаешь?.. — Что начинаю?
Говорить правду?
Или отстаивать своё право жить не по вашим правилам?
Нина Степановна сцепила пальцы, словно молилась — но не за мир во всём мире, а за возвращение прежнего порядка. — Очень жаль.
Очень.
Значит так… — она сделала театральную паузу, сделала глоток чая. — Если ты не готова взять кредит и помочь семье, тогда… будь добра.
Верни всё, что ты получила благодаря нашей семье.
Кольцо.
Подарки.
Телевизор — мы с Виктором Михайловичем покупали вместе.
Машина — ты с Алексеем брала совместно.
Значит, дели.
