Это был страх, присущий тирану, внезапно осознавшему, что его собственные войска обернулись против него.
Она приблизилась, протянув руку, словно желая дотронуться до его рукава и вернуть всё к прежнему порядку одним легким касанием. — Алёша, сынок… не стоит так.
Давай поговорим.
Я… возможно, была не права.
Слишком резко.
Но я исходила из лучших намерений.
Мы же семья.
Её голос, который совсем недавно звучал твёрдо и резко, теперь стал мягким, умоляющим.
Это был её последний ход — смена кнута на пряник, который в детстве всегда на него действовал.
Но он не отступил.
Он лишь взглянул на её протянутую руку, потом снова встретился с её взглядом, и в его глазах сверкала холодная, как хирургический скальпель, решимость. — Ты хотела научить мою жену уважению, — произнёс так тихо, что ей пришлось напрячь слух. — Но в итоге научила меня.
Она застыла, не понимая. — Чему… чему именно ты меня научила? — прошептала она. — Ты показала, что существуют проблемы, которые невозможно решить словами.
Есть люди, от которых не защитят слова.
Ты год за годом, методично показывала, что любые договорённости с тобой — пустой звук.
Помнишь, как пришла к нам с «подарком» на новоселье?
Со старой, пятнистой скатертью для нашего нового стола.
Ты сказала: «Пойдёт на первое время, пока не заработаете на нормальную».
Ты унизила Ольгу, её вкус, мой заработок.
Я просил тебя не делать так.
Ты обещала.
Он сделал паузу, давая ей вспомнить.
Она помнила всё.
И помнила то чувство превосходства, охватившее её тогда. — Помнишь, как Ольга готовилась к важному проекту, работала из дома, а ты позвонила её начальнику и заявила, что у неё «плохой, болезненный вид» и ей нужен отдых?
Ты назвала это заботой.
На самом деле это была диверсия.
Ты чуть не лишила её проекта, над которым она трудилась полгода.
Я снова говорил с тобой.
Ты снова клялась не вмешиваться.
Каждое его слово было словно гвоздь, который он безжалостно вбивал в крышку её мира.
Он не обвинял, а лишь констатировал факты, и именно эта холодная правда была страшнее любых криков и упрёков. — Сегодня ты пришла «учить её готовить борщ».
Ты вошла в мой дом, будто в свою кладовку, чтобы навести там порядок.
Ты трогала наши вещи, критиковала нашу жизнь, пыталась воздействовать на мою жену физически.
На человека, которого я люблю.
И ты думала, что я приеду сюда и поставлю тебя на место, как провинившегося школьника.
Он приблизился к ней чуть ближе, и Тамара Ивановна инстинктивно отступила, пока не упёрлась спиной в кухонный гарнитур.
В его глазах не было ненависти.
Было нечто худшее — полное, всепоглощающее безразличие. — Вот так, мама, твой урок усвоен.
Ты показала мне, что единственный способ защитить семью от тебя — это физически отдалить её как можно дальше.
Полностью.
Без возврата.
Это не бегство.
Это ампутация.
Ты — болезнь, отравляющая мою жизнь, и я вырезаю тебя из неё.
Решительно и навсегда.
Тамара Ивановна открывала и закрывала рот, но не могла произнести ни слова.
Воздуха не хватало.
Слова, которые она хотела выкрикнуть, застряли в горле, словно комок пыли. — Звонить не надо.
Номер я сменю, — добавил он, уже покидая кухню.
Он повернулся и направился к выходу.
Не оглядываясь.
Шаги по коридору были ровными, уверенными.
Щёлкнул замок.
Раздался звук открывающейся и закрывающейся входной двери.
И всё.
Тамара Ивановна осталась стоять, прижавшись спиной к холодному фасаду кухни.
В квартире воцарилась абсолютная тишина, прерываемая лишь тонким, сладковатым ароматом капустных пирожков, который начал распространяться из духовки.
Запах дома, уюта, заботы.
Теперь он казался отвратительным, запахом лжи.
Она медленно сползла по дверце шкафчика и села на пол.
Она не плакала.
Слёз не было.
Внутри царила пустота.
Будто из неё вынули всё — кости, мышцы, душу — оставив лишь оболочку.
Она сидела на полу своей безупречно чистой кухни, в своей крепости, которая превратилась в тюрьму, и смотрела на противоположную стену.
На стене висел календарь.
Сын когда-то обвёл красным маркером её день рождения.
Она смотрела на эту красную отметку и понимала, что этот день никогда больше не наступит.
Не для него.
А значит, и для неё тоже.
Пирожки в духовке начали подгорать, наполняя квартиру горьким запахом дыма.
Но она этого уже не замечала…
