Грохот был не просто громкий — он звучал резко и злостно, словно рвался металл.
Тамара выбежала из кухни, где ещё мгновение назад спокойно заваривала чай, и застыла на пороге гостиной.
Воздух в комнате казался тяжёлым, наполненным чужой злостью.
Игорь сидел в игровом кресле, повернувшись к ней спиной, но даже из этого ракурса было видно, как сильно напряглись его плечи под тонкой футболкой.
На большом экране телевизора ярко светились ядовито-красные буквы «ПОРАЖЕНИЕ».
У его ног, на светлом паркете, лежал чёрный игровой джойстик, похожий на мёртвого футуристического жука.
Однако взгляд Тамары мгновенно проскочил мимо всех этих деталей и сосредоточился в центре комнаты.
На её новый журнальный столик.
Она приобрела его всего две недели назад.
Долго выбирала, искала именно такой — с идеально гладкой, глянцевой чёрной поверхностью, отражающей потолочный светильник, словно тёмная вода.
Теперь же это безупречное зеркало было изуродовано.
Прямо в середине зияла некрасивое вмятина, от которой во все стороны расходилась тонкая, как паутина, сеть трещин.
Пластиковый снаряд, выпущенный рукой её мужа, оставил свой неизгладимый след. — Проиграл! — рявкнул Игорь, не оборачиваясь.
Его голос звучал хрипло и сдавленно, словно он только что орал на всю катушку.
Он слегка покачнулся в кресле, переводя дух.
Для него инцидент был уже закрыт.
Эмоции выплеснуты, напряжение спало.
Можно начинать новый матч. — Проиграл? — переспросила Тамара, и её собственный голос показался ей чужим.
В нём не было ни крика, ни упрёка.
Лишь холодное, звонкое недоумение.
Она медленно шагнула в комнату, обходя поверженный джойстик, словно опасаясь наступить на мину.
Подойдя к столику, она осторожно провела кончиками пальцев рядом с вмятиной.
Глянцевая поверхность была холодной, а трещины под пальцами ощущались, будто шрам на живой коже. — И что?
Ты решил из-за какой-то игрушки разгромить квартиру?
Игорь, этому столику всего две недели!
Теперь он наконец повернулся к ней.
Его лицо всё ещё горело румянцем, а в глазах стояло то мутное, упрямое выражение, которое Тамара ненавидела больше всего на свете.
Выражение избалованного ребёнка, у которого отобрали конфету. — Делай, что хочу, — бросил он ей вызов взглядом. — Это и моя квартира тоже.
Эти слова ударили по Тамаре, словно током.
Внутренний шок мгновенно уступил место ясной, острой злости.
Вся та теплота, желание понять и простить, что ещё теплелось в ней секунду назад, испарились без следа.
Она выпрямилась и встретила его взгляд. — Твоя?
Серьёзно? — она горько усмехнулась. — Ну скажи мне, пожалуйста, какой именно сантиметр в этой квартире принадлежит тебе?
Может, вот этот паркет, который я покупала со своей карты?
Или вот эти стены, за ипотеку по которым я плачу уже шестой год?
Ты хоть один гвоздь сюда купил, прежде чем ломать мою мебель?
Она говорила ровно, без крика, но каждое слово упало в тишину комнаты, словно тяжёлый камень.
Игорь дернулся, словно получил пощёчину.
Он привык к её эмоциональным вспышкам, но этот ледяной, препарирующий тон был для него в новинку и действовал гораздо сильнее. — Сначала заработай и купи, а потом уже ломай!
Ты в эту квартиру ничего не вложил, как и не покупал её, так что теперь возмещай ущерб!
Она сделала паузу, давая словам дойти до него. — Быстро бери телефон, ищи в интернете точно такой же столик и заказывай.
За свой счёт.
И я не хочу слышать никаких оправданий про «потом» или «нет денег».
Ищи.
Сейчас же.
А пока не возместишь ущерб, считай, что живёшь здесь в долг.
И не смей оставлять хоть одну царапину на моих вещах.
На несколько секунд Игорь застыл, словно обдумывая её слова.
Ультиматум, произнесённый таким ровным, почти деловым тоном, не вписывался в его картину мира.
Он ожидал слёз, криков, истерик — привычной и понятной реакции, с которой можно было справиться, которую можно было либо проигнорировать, либо подавить встречной агрессией.
Но этот холодный, деловой тон выбил почву из-под ног.
Усмешка, криво появившаяся на его губах, была защитной реакцией, попыткой вернуть ситуацию под контроль. — Да ты серьёзно?
Из-за какой-то доски тут сцены устраивать? — он махнул рукой в сторону столика, нарочито преуменьшая значение происшествия. — Тамара, очнись, это всего лишь вещь.
