— Никита, ты когда-нибудь задумывался, что из нашего дома будто бы исчезают вещи? — я протянула руку, приглаживая его растрёпанные прядки. — Как будто кто-то потихоньку проводит ревизию.
— Не накручивай себя, Вера. Ты просто чересчур педантичная, — он улыбнулся той своей особой улыбкой, от которой у него морщились уголки глаз.
Мой супруг всегда смотрел на мир сквозь розовые очки. Даже когда всё указывало на обратное, он умел разглядеть лучик света.
Это меня и привлекло в нём — и одновременно раздражало. Особенно сейчас, когда я ясно ощущала: происходит что-то странное.
Сначала куда-то делись серебряные ложечки — шесть штук, дар на новоселье.
Позже пропал кулон — недорогой, но памятный для меня. Затем исчезла брошь, которую я надевала лишь пару раз. Незначительные, но дорогие сердцу вещи.
И всё это — каждый раз — совпадало с визитами Софьи Тарасовны. Моей свекрови.
— Наверное, случайно выбросили, — сказал Никита про ложки.
— Возможно, оставила в магазине, — предположил он про кулон.
— Брошь? Может, Лёвка играл с ней и куда-то засунул?
Наш десятилетний сын тут же покачал головой:
— Мама не разрешает мне брать её украшения! Я точно помню!
Я не хотела, чтобы наш дом стал ареной конфликта. Не хотела обвинять Никитину мать — доброжелательную с виду женщину — в том, что она берёт то, что ей приглянулось. Без разрешения. Систематически.
Чаще всего она приходила, когда Никита уезжал по делам. «Проведать Лёвушку», «помочь по дому». После — исчезала очередная мелочь. Я замечала, как она разглядывает мои вещи, оценивает их взглядом. Улыбается.
Но без подтверждения я не собиралась никого обвинять. Никита бы не поверил ни за что. Он обожал мать и видел в ней только светлое. А Лёвка ещё слишком мал, ему ни к чему взрослые ссоры.
Я долго размышляла — и решилась. Если уж недоверие набирает обороты, я хочу дойти до самой сути.
— Кстати, — сказала я как бы невзначай за ужином, когда Софья Тарасовна зашла «на чай», — мне досталась от мамы приличная коллекция украшений. Всё думаю разобрать шкатулку. Там и серьги с камнями, и золотые браслеты…
Свекровь замерла, не донеся вилку до рта.
— Правда? — проговорила она. — А много там?
— Честно говоря, сама не помню точно, — вздохнула я. — Надо бы пересчитать. Даже не скажу, сколько колец в сейфе. Память у меня уже не та.
Я увидела в её взгляде тот особый блеск. Жадный, неподдельный интерес.
Никита знал о наследстве, но особо не вникал.
На следующий день я нашла ювелира, который изготовил копии всех моих украшений. Получилось дорого, но оно того стоило. Оригиналы я решила спрятать надёжно.
Софья Тарасовна вскоре попросила: «Заскочи, покорми кота, я уеду на день». Я взяла с собой небольшой плотный мешочек с настоящими украшениями.
Выждала момент, заклеила мешочек под её диваном — туда, куда никто и никогда не заглядывает.
Оставалось дождаться удобного случая. Он наступил, когда Никита улетел в короткую командировку.
Я специально оставила сейф чуть приоткрытым — будто в спешке забыла его закрыть. Копии украшений лежали в бархатных коробочках, сверкая под лампой. Даже вблизи казались настоящими.
— Софья Тарасовна, как хорошо, что вы пришли! — я встретила её в коридоре. — Лёвка только что закончил домашку, а мне нужно срочно к подруге. Всего на пару часов.
— Конечно, Верочка, — её голос был тёплым, как растаявшее масло. — Не переживай. Мы с Лёвушкой отлично справимся.
Я незаметно установила телефон за горшком с фикусом напротив сейфа. Включила запись. Мне не хотелось устраивать ловушку. Мне нужна была правда. Если она решится…
— Бабушка, поиграем в шахматы? — донеслось из гостиной, когда я закрывала за собой дверь.
Я сидела в кафе, листала журнал. Сердце билось где-то в горле. Может, я ошибаюсь? Может, я сама себя накручиваю?
Когда я вернулась, Софья Тарасовна суетливо собиралась уходить.
— Верочка, представляешь, вспомнила, что срочно нужно в управляющую компанию. — Она уже натягивала пальто.
— Но сейчас всего четыре…
— У них сегодня короткий день! — перебила она. — Лёвочка, бабуля заглянет позже!
Она выскользнула за дверь. Сын выглянул из комнаты с озадаченным лицом.
— Мам, мы почти не поиграли. Бабушка всё время куда-то отвлекалась.
Я кивнула и сразу направилась к сейфу. Внешне всё было в порядке. Но когда я его открыла — внутри будто бы стало легче. Три предмета исчезли: подвеска, серьги с рубинами и тонкий браслет.
Я дрожащими руками вытащила телефон. Лёвка ушёл в свою комнату. Я села на диван и включила запись.
Сперва ничего не происходило. Потом появилась она. Посмотрела через плечо:
— Лёвочка, нужна помощь с задачкой?
— Нет, бабуль, я сам!
Она подошла к сейфу. Тихо открыла его. Её лицо изменилось: добродушие исчезло, появилась алчность.
Пальцы перебирали коробочки, она изучала каждую, остановилась на трёх. Тех самых. Засунула их в карман и отошла, вновь натянув маску благожелательности.
Я прижала руку ко рту. Всё стало очевидно.
Через три дня нас ждало семейное застолье — в доме свекрови. Идеальный момент.
⸻
Дом Софьи Тарасовны всегда напоминал музей: идеальный порядок, фарфоровые безделушки, хрусталь. Ни пылинки.
Мы вошли в гостиную. Лёвка в белой рубашке выглядел напряжённым. Никита — расслабленным после поездки.
— А вот и вы! — хозяюшка вышла с кухни, вытирая руки о фартук. — Садитесь. Моё фирменное жаркое вас ждёт.
Всё было как обычно. Спокойствие, улыбка. На шее — неприметная подвеска, не моя.
— Верочка, а как там твои драгоценности? — неожиданно спросила Маргарита, сестра Никиты. — Мама говорила, у тебя богатое наследство.
Свекровь резко повернула голову к дочери.
Я поставила чашку.
— Да, недавно пропали несколько украшений. Я, конечно, огорчилась.
Пауза. Софья Тарасовна замерла.
— Это неприятно… может, ты просто переложила их?
— Я точно знала, где они лежали. Поэтому я установила камеру. Хотела убедиться. И вы не поверите, кого я там увидела.
Лицо свекрови стало пепельно-белым.
— Ты… что? — дрожащий голос. — Это не то, что ты думаешь. Я хотела посмотреть и положить на место…
— Через три дня? — уточнила я.
Никита глядел на неё, как на незнакомку.
— Мама… это правда?
— Ты не понимаешь… у неё всё есть, а я…
— Мы предлагали помощь. А ты решила красть?
— Бабушка, так нельзя, — тихо сказал Лёвка.
Она опустилась на стул, закрыв лицо.
Никита встал:
— Уходим.
— Но ужин… — пробормотала Маргарита.
— Я не голоден.
Мы вышли, оставив сцену позади.
В машине он молчал, потом сказал:
— Спасибо.
— За что?
— За то, что открыла мне глаза. Даже если правда — горькая.
Он взял меня за руку. Его ладонь была тёплой.
— Мы справимся, Вера. Правда?
Я кивнула.
— Да. Потому что правда освобождает.
И мы поехали домой. Туда, где больше ничего не исчезнет. Где можно будет снова дышать спокойно.
