Мы трудились молча.
Когда же силы покидали нас, разговоры начинались – не о сокровище, а о нём. – Помнишь, как он в детстве заставлял нас полоть эти лозы? – спросил Сергей, вытягивая очередной корень. – Тогда я думал, что он тиран. – Ага, – откликнулась Тамара. – И как ты кричал: «Я уеду в Диканьку и никогда не вернусь на эту землю!» – И уехал же, – усмехнулся он.
Я сохранял молчание.
В голове всплывали воспоминания о том, как сидел в офисе с панорамными окнами, наблюдал за городом и осознавал, что мы практически ничего не производим.
Документы, презентации, строчки в отчётах – всё казалось пустой суетой.
А отец в это время боролся с солнцем и дождём, чтобы вырастить ягоду, которую мы воспринимали как должное.
На пятый день мы уже воспринимали террасу иначе.
Лозы были аккуратно обрезаны и подвязаны, земля – рыхлая, сорняков почти не осталось.
Клада так и не обнаружилось.
Но вечером, выйдя на крыльцо и вдохнув аромат – не пыльный, а свежей земли и зелени – впервые за долгое время я почувствовал покой. – Ну что, клад? – спросил Сергей, плюхаясь рядом. – Или нас просто развели? – Не знаю, – признался я. – Но впервые не ощущаю, что просто «отдыхаю в отпуске».
Будто сделал что-то действительно полезное.
Тамара села поодаль, поджав ноги. – Знаете, я поняла одну вещь, – сказала она. – Он ведь не деньгами нас заманивал.
Он понимал, что если скажет: «Приезжайте, надо виноградник поднимать», – мы найдём тысячу оправданий.
А вот «клад» – это уже мы сами сюда пришли.
Я рассмеялся.
Но не от веселья, а из-за точности слов. – Главное, – усмехнулся Сергей, – если через год тут всё погибнет, он с того света, наверное, придёт и лопатой по голове даст.
В итоге мы не стали продавать дом.
Решили сначала «оставить на год».
Попытаться пройти через один сезон до конца.
Подсчитать, сколько выйдет.
Какими же мы были наивными.
В мае я впервые вместо отпуска взял удалённую работу и приехал сюда.
Вставал в шесть утра, поливал, пасынковал, а к девяти садился за ноутбук и связывался с командой.
Сергей приезжал на выходные, а Тамара взяла на себя бумажную работу: оформление земли, регистрацию хозяйства, переговоры с переработчиками.
Летом было так трудно, что я посреди дня замирал, глядя в листья и задавая себе глупый вопрос: «Зачем?» Ответ появился в сентябре, когда мы стояли на террасе, и под ногами не было видно земли – только ящики, ящики, ящики с тяжёлой, тёмно-синей ягодой. – Я не припомню, чтобы у нас столько было, – растерянно сказал дядя Виктор, вертя в руках гроздь. – Ваш отец бы… – он замолчал, сглотнул. – Гордился бы.
Мы реализовали весь урожай.
Часть отдали местному виноделу для вина, часть продали на рынке, часть раздали знакомым.
В конце сезона Тамара положила на стол толстый конверт. – Вот, – произнесла. – Это только за виноград.
Даже без учёта субсидий и прочего.
Сумма на листе была не космической, но вполне ощутимой.
Это были не «тайники в банке», а честные деньги за наш труд и мозоли. – Значит, клад найден, – тихо произнёс Сергей.
Я взглянул в окно.
