В тот день в гостиной царил настоящий «веселый хаос».
Побежденный дракон, сложенный из подушек, мирно распался на отдельные части, разбросанные одеяла напоминали горные хребты, а по полу струились реки из простыней.
Они лежали посреди этого беспорядка, уставившись в потолок. — Знаешь, бабушка, — тихо произнесла Ольга, глядя вверх, — оказывается, у дракона не семь голов, а целых девять.
Я всё пересчитала. — Это потому что ты считала вместе с нами, — спокойно ответила Надежда Сергеевна, беря за руки обеих внучек.
Одну — крепкую и уверенную, другую — пахнущую абрикосовым джемом.
И наконец ощутила, что держит в руках весь свой мир.
Невредимый и целостный.
Тот субботний «бунт» стал для Надежды Сергеевны своего рода переломным моментом.
Не то чтобы она кардинально изменилась.
Внешне всё оставалось прежним.
Работа, дом, заботы.
Но внутри словно щёлкнул замок, который долгое время не поддавался.
Она начала позволять себе маленькие шалости.
Инициатором всегда была Ирина, но теперь Надежда Сергеевна не сдерживала ее, а поддерживала.
Самым удивительным оказалось, как на это реагировала Ольга.
Под слоем правильности и ответственности в ней дремала искра авантюризма, которой просто не давали разгореться.
Однажды вечером, когда Ирина уже спала, Ольга тихо подошла к бабушке, которая читала в кресле. — Бабушка, помнишь дракона? — спросила она, глядя в окно на темное небо. — Конечно, — улыбнулась Надежда Сергеевна. — Так вот…
Похоже, у него есть старший брат.
Даромир Драконов.
Надежда Сергеевна отложила книгу.
Старая она, наверное, сказала бы: «Уже поздно, пора спать».
Но новая, та самая Нинка, оживилась. — И что же делает этот Даромир Драконов? — тихо спросила она. — Он крадет сны, — прошептала Ольга. — Серьезное обвинение, — с притворной строгостью проговорила Надежда Сергеевна. — Это нужно проверить.
Говорят, для него лучшая приманка — горячее какао с зефирками.
Расскажешь о нем ещё?
В ту ночь они с Ольгой сидели на кухне, пили какао и создавали целую вселенную Даромира Драконова.
Надежда Сергеевна слушала энергичные жесты Ольги и думала, что, вероятно, это самое правильное и достойное дело в её жизни —
позволить внучке быть разной.
И дать это право самой себе.
Она взглянула на холодильник и заметила там липкий след.
Подумала, что любовь к Ирине была иной… не тихим открытием, а громким возвращением домой.
К самой себе.
К той самой Нинке, которая когда-то тоже оставляла липкие следы на всех дверях.
