Тамара возвращалась с работы и не могла узнать собственное жилище.
На кухне появились новые баночки — «для специй», на подоконнике поставили пластиковые цветы, а в прихожей лежал коврик с надписью: «Добро пожаловать домой!». — Домой, говорите? — пробормотала она, снимая обувь. — Вот только к кому именно — непонятно.
Вечером, войдя в комнату, Тамара увидела Нину Васильевну, которая сидела на диване и занималась вязанием.
Рядом с ней стоял Игорь, смотрел телевизор и щёлкал семечки.
Картина выглядела почти как семейное спокойствие, если бы не одно «но»: Тамару будто стерли из этого сюжета. — Тамарочка, — сказала свекровь, не отрывая взгляда от работы, — не забудь мусор вынести.
Я видела, что пакет полный. — А ты сама руки убери, — парировала Тамара. — Это моя квартира, а не коммунальная. — Какая ты всё время нервная, — покачала головой Нина Васильевна. — Всё тебе кажется неправильным.
Живи и радуйся, что у тебя сын и мать рядом. — Я бы и рада, — ответила Тамара, — только не с вами.
Игорь тяжело вздохнул: — Опять начинается…
Тамарочка, ну нельзя же постоянно воевать. — Нельзя — значит слушать и делать выводы.
А ты всё превращаешь в болото.
Он замолчал, как всегда, замкнувшись в себе.
В такие моменты она особенно ненавидела его — за постоянное «не вмешиваться».
Внутри всё бурлило.
Её вытесняли из собственной жизни, а он даже не замечал.
Или делал вид, что не замечает.
На следующий день Тамара пришла домой и застала Нину Васильевну в своей спальне.
Свекровь стояла у зеркала, примеряя Тамарину кофту. — Что это вообще?! — вырвалось у Тамары. — Зачем кричать? — спокойно ответила та, поправляя воротник. — Просто померила.
Хорошая вещь, тёплая. — Повесь обратно! — Господи, будто у тебя миллион таких кофт!
Тебе жалко?
Тамара почувствовала, как у неё дрожат руки. — Жалко — нет.
Просто противно.
От того, что вы лезете в мои вещи. — Не начинай, — махнула рукой Нина. — Всё равно всё общее.
Вы же семья.
Тамара резко подошла, выхватила кофту и бросила её на кровать. — Собирайте вещи и уходите к себе! — А это уже хамство, — холодно заметила свекровь. — Молодёжь сейчас без уважения.
Сын, ты слышал?
Она меня выгоняет!
Игорь вбежал, растерянный: — Мам, Тамара, что опять происходит? — Она пытается меня выгнать! — закричала Нина Васильевна. — Я ради тебя жизнь отдала!
А теперь эта… хозяйка! — Эта хозяйка — я, — резко сказала Тамара, указывая на себя. — И ты, Игорь, если не определишься сейчас, я всё решу сама.
Он опустил взгляд: — Мам, может, тебе пока остаться у себя? — Нет! — отрезала она. — Не дождётесь!
Тамара поняла: диалог окончен.
Игра в вежливость завершилась. — Хорошо, — сказала спокойно. — Тогда завтра поменяю замки. — Попробуй только! — прошипела Нина. — Я подам на тебя в суд! — Подай, — ответила Тамара. — Может, в суде тебе объяснят, что квартира оформлена на меня задолго до того, как я вышла за твоего сына.
Ночь выдалась долгой.
Тамара лежала в темноте, слушая, как за стеной шепчутся Игорь с матерью.
Что-то о нотариусе, долях, о том, что «по закону всё общее».
Она лежала, сжимая зубы, думая: вот он, конец.
Та жизнь, которую она тянула десять лет, словно старый чемодан без ручки, наконец разваливается.
И внезапно стало легче.
Утром она встала первой.
Позвонила в ЖЭК, вызвала мастера — чтобы поменять замки.
Тот приехал через два часа и справился за пятнадцать минут.
Когда Игорь вернулся с работы, ключ не подошёл. — Тамарочка! — стучал он в дверь. — Открой!
Что ты творишь?! — Навожу порядок, — ответила она через дверь. — Ты с ума сошла!
Это и мой дом! — Нет, Игорь.
Это мой дом.
А ты просто жил здесь по привычке.
Он ещё минут десять кричал что-то, потом ушёл.
Вечером пришло сообщение: «Мы у мамы.
Подумай.
Ты ведь не хочешь всё разрушить?» Она посмотрела на экран и усмехнулась: — Хочу, Игорь.
Очень даже хочу.
Первое утро без них было странным.
Тишина.
Настоящая.
Не звенящая от обиды, а мягкая.
Она поставила чайник, включила музыку, открыла окно — впервые за долгое время почувствовала запах свежего воздуха, а не запах Нининой подливки.
