Не понимаю, чем дети заслужили такое отношение к себе. Мои родители во внуках души не чаяли, но матери моего мужа они почему-то оказались в тягость. И ладно бы мы ей постоянно со своими детьми надоедали, требуя сидеть с ними, гулять, кормить, но этого никогда не было.
Она и видела-то их раз в полгода. Видимо, человек она такой — с гнильцой. Жаль, я сразу этого не поняла.
Андрей, мой муж, у меня чудесный. Когда появился первый ребёнок, я совсем выпала из жизни. Растерянная, страдающая от физического дискомфорта и вечного недосыпа, я порой не могла понять, кто я и где нахожусь. Тяжело мне было — настолько, что я порой начинала рыдать, просто стоя посреди комнаты и качая младенца на руках.
На подруг времени не хватало, на отдых тоже. Андрей, видя моё измученное состояние, пытался помогать мне — насколько это позволяла его работа: в быту, с ребёнком.
Признаюсь, я в тот период была довольно склочной и изрядно помотала ему нервы, однако он не вёлся на мои провокации и стоически терпел капризы. Святой человек — мой муж.
А потом меня перемкнуло, и всё выровнялось. Наверное, я просто смогла нормально восстановиться благодаря помощи Андрея. И так мы вместе обрадовались моему состоянию, что спустя девять месяцев на свет появился ещё один ребёнок.
К трудностям с ним я была уже более-менее готова, поэтому всё прошло проще и легче, но двое детей-погодок всё равно не давали мне продыху.
Да и сейчас, четыре года спустя, с них глаз нельзя спускать — очень уж они бойкие, активные, не сидящие на месте ни секунды. Только отвернёшься — а их уже след простыл. Остаётся лишь диву даваться, как они ухитряются ретироваться так бесшумно и с такой бешеной скоростью.
Помимо прочего, мне приходилось постоянно стоять у плиты, чтобы накормить трёх мужчин — мужа и двух мальчишек, которые ели за двоих каждый. Кашу на завтрак свари, суп на первое свари, второе и ужин тоже приготовь… И всё — я одна.
— У них в организмах чёрные дыры, — устало шутила я, пока накрывала на стол, а Андрей в это время следил за галдящими детьми — чтобы не перевернули тарелки.
На самом деле если они вполне нормально для детей их возраста — просто мне тогда казалось, что в маленьких тельцах должно помещаться поменьше еды. Когда я приходила с ними в гости к подружкам, те со смехом раскладывали по тарелкам добавку и говорили, что голодные дети, сметающие со стола еду, — лучший комплимент любой домохозяйке.
— Нужно навестить мою маму, — сказал Андрей однажды за воскресным обедом. — Давненько мы к ней не заезжали.
Я попыталась вспомнить, когда мы в последний раз были в гостях у Антонины Петровны. К моим-то родителям мы ездили стабильно раз в месяц — мама сама напоминала привезти к ней внуков, а если не получалось, страшно обижалась.
— Как так, — жаловалась она в трубку во время телефонного разговора, — я столько всего наготовила — и пирожков нажарила, и щей наварила, куда ж мне это всё теперь девать?
— Да мы завтра приедем, — успокаивала я её. — Не переживай, от твоих щей за день ничего не останется.
Еду она непременно клала нам с собой, что очень меня выручало — можно было отдохнуть пару дней от готовки и посвятить это время уходу за собой. Я очень переживала, что за время отпуска по уходу за детьми стала хуже выглядеть.
Хоть Андрей и заверял меня, что я стала ещё красивее, чем прежде, я ему не верила и старалась побыстрее вернуться в форму. Вечная усталость также накладывала свой отпечаток и не делала меня краше.
Съездить к Антонине Петровне я согласилась — причин отказываться не было. Звала она нас нечасто, а собраться и приехать спонтанно мы не могли. Что я, что Андрей, не очень организованные, поэтому у нас вечно случались всякие форс-мажоры, которые ставили крест на попытках куда-то выбраться без тщательного планирования.
К нашему приезду Антонина Петровна приготовила ужин. Ела она довольно пресную пищу, так что мы с Андреем попробовали по чуть-чуть, но наши сыновья по обыкновению умяли всё, что им предложили. Им что с солью, что без — всё равно. Я думала, Антонина Петровна обрадуется — каюсь, привыкла к восторженной реакции на аппетит детей.
К тому же, мы с мужем почти ничего не съели, и я переживала, что Антонина Петровна обидится. Однако, когда мы засобирались домой, она вдруг выдала то, что меня поразило и сильно обидело.
— Ко мне домой с внуками больше не приезжайте — Заявила свекровь
Я в это время стояла на одной ноге и застёгивала ботинок. Услышав эти слова, я чуть не упала. Встав на обе ноги и откинув с лица волосы, я очень спокойно спросила, в чём дело и чем ей помешали наши дети. Может, обидели её чем? Что-то испортили? Или слишком сильно шумели?
— Они меня объедают, — ответила Антонина Петровна напрямик. И добавила обвинительно, глядя на меня: — А ты совсем за их рационом не следишь. Где это видано, чтобы маленькие дети жрали, как не в себя? Раскормишь их, и будут у тебя колобки вместо сыновей.
К счастью, дети в наш разговор не вслушивались — щебетали о чём-то своём, стоя поодаль. А я, чувствуя себя оплёванной, стояла и хлопала глазами. Растерянный Андрей взял меня за руку, и, не прощаясь, мы вышли в подъезд.
Пока мы вчетвером ехали в лифте, я дала волю эмоциям и расплакалась. Я впервые столкнулась с таким отношением к аппетиту наших детей. Они ведь ещё маленькие и, к тому же, очень активные, конечно, они много едят. Но обидело меня вовсе не то, что свекровь пожалела им еды.
Я понимала, что зарабатывает она не так много, чтобы ежедневно кормить ораву детей. Но ведь можно было об этом как-то иначе сказать? Попросить нас купить продукты к следующему визиту, например, или денег.
Что, мы не дали бы ей несколько тысяч, чтобы она побаловала внуков своей стряпнёй? К тому же, приезжали мы очень редко. В конце концов, она могла вообще ничего не готовить, а просто угостить нас всех чаем с печеньем — мы бы и этому были рады.
Андрей не стал ничего говорить, но я видела по его лицу, что материнские слова его задели. Я задумалась: не попрекала ли Антонина Петровна и его куском хлеба, когда он был ребёнком? Но распространяться о своём детстве Андрей не любил, так что я не стала спрашивать, чтобы не портить ему настроение ещё больше.
После того случая мы к Антонине Петровне вообще перестали ездить — даже вдвоём, без детей. Когда она звонила Андрею и предлагала приехать, он ссылался на занятость.
Я была ему благодарна за то, что он не пропустил слова матери мимо ушей, а сделал выводы. Может, в следующий раз она назовёт колобком меня, а моей шаткой самооценке это не пойдёт на пользу.
Обо всей этой ситуации я рассказала своей маме — мы в это время сидели у неё на кухне и лепили пельмени. Часть пельменей мама планировала заморозить для себя и моего отца, а всё остальное — отдать нашей семье.
— Не все люди хлебосольны, — ответила мама. — А может, она просто внуков не любит и придумала повод, чтобы запретить вам их приводить.
— Как можно не любить собственных внуков? — удивилась я.
— А ты думаешь, все женщины любят своих детей?
После разговора с мамой я призадумалась и стала вспоминать поведение Антонины Петровны в предыдущие годы.
Наша с Андреем свадьба её не обрадовала — ей хотелось, чтобы сын выбрал девушку помоложе, покрасивее и посостоятельнее. Тем не менее меня она никогда не обижала напрямую — только смотрела косо и иногда даже будто бы сквозь меня.
На регистрацию брака Антонина Петровна сделала нам хороший денежный подарок, так что в скупости её не обвинить. С моими родителями она общалась сдержанно, но без негатива. Мне тогда показалось, что она плохо себя чувствует, но потом я решила, что ей просто было скучно, и Андрей мои догадки подтвердил.
— Она не любительница мероприятий, — сказал он. — Вкусно поесть любит, но конкурсы, танцы, тамада — всё это она считает безвкусицей.
Я расстроилась, что свадьба свекрови не угодила — мы ведь столько денег и сил вложили в банкет. Но спасибо ей хотя бы за то, что не стала попрекать нас скучной свадьбой вслух и при гостях. Я бы тогда вообще разревелась от стресса и обиды.
Но всё это не объясняло такого некрасивого отношения к нашим детям. Ведь если бы Антонина Петровна не любила внуков из-за неприязни лично ко мне, то и в гости бы звала одного только Андрея.
— Она просто терпеть не может маленьких детей, — поделился со мной муж, когда я не выдержала и спросила его о детстве. — Ей кажется, что они грязные, а от вида того, как они едят, её аж выворачивает. В детстве я часто слышал от неё, мол, когда ты уже подрастёшь и перестанешь быть таким противным?
— Как можно такие вещи собственному сыну говорить! — ужаснулась я. — Странно, что она ещё не сделала нам замечание по поводу воспитания детей. Хотя, — пробормотала я задумчиво, — кажется, что-то такое она в тот раз сказала…
— Да ей всё равно, как мы детей воспитываем, — сказал Андрей. — Даже если бы мы их били или, напротив, всё бы разрешали, не вмешалась бы. Просто у неё дома свои правила, а что происходит за её порогом — её не волнует.
— Что ж ты раньше не сказал? — спросила я.
— Да я как-то позабыл обо всём этом. Мало ли, что она мне в детстве говорила, и мало ли, как она к чужим детям относится. Часто ведь бывает, что к детям родители строги, а внуков балуют. Просто не будем больше к ней ездить и всё. Захочет — сама приедет, а уж в нашем доме свои порядки она устанавливать не посмеет.
Андрей как в воду глядел — действительно, некоторое время спустя Антонина Петровна сказала, что собирается сама к нам заехать, раз мы отказываемся её навещать. Я к её приходу особо не старалась — просто наготовила всего того, чем обычно кормлю свою семью. Но еда моя ей понравилась. Она не отказывалась ни от первого, ни от второго, ни от добавки. И так мне обидно стало за моих деток, которых обозвали колобками и которым еды пожалели просто потому, что они маленькие… не выдержав, я сказала:
— Ох, Антонина Петровна… не приезжали бы вы больше — объедаете нас.
Крику было… Я никогда не слышала, чтобы Антонина Петровна так орала. Уж чуть ли не распоследними ругательствами на меня посыпала. И неблагодарная я, и некультурная, и чуть ли не крыса помойная, которую её воспитанный сынок подобрал да приютил, и родители у меня плохие, такую как я воспитали.
— Ноги моей в вашем доме больше не будет, — пообещала она и ушла, оставив меня довольной, детей притихшими, а Андрея ошарашенным.
— Ну вот зачем ты так? — спросил он, когда звук шагов рассерженной свекрови стих.
— Ну а что, — ответила я. — Ей можно оскорблять меня и моих детей, а мне нельзя?
Андрей вздохнул и покачал головой.
— Что за детский сад…
— Не детский сад, — возразила я, — а справедливость.
— И чем ты тогда лучше?
Ссориться из-за этого мы, конечно, не стали — просто каждый остался при своём мнении. Остаток вечера Андрей был расстроенным, но я ни о чём не жалела. Я была рада выпавшей возможности отстоять себя и своих детей. Ну а что Антонина Петровна шуток не понимает — так это ж не моя вина. Захотела бы — отреагировала бы по-другому, а не начала с ходу орать и покрывать меня бранью.
Папа, к моему удивлению, тоже меня осудил. Только мама поддержала.
— Так ей и надо, — сказала она. — Молодец ты, дочка. Не даёшь в обиду ни себя, ни деток. Я вот так не умела — терпела свою свекровь, пока она не преставилась. Уж сколько она мне нервов потрепала — не любила меня. Папа твой этого не знал, при нём-то она себя вела хорошо. Повезло тебе, что Антонина Петровна про еду при муже твоём сказала. А то ещё и не поверил бы.
Действительно: как бы я потом доказала, что не из злобы так пошутила, а просто вернула Антонине Петровне её же слова?
Обещание своё Антонина Петровна сдержала и с тех пор больше нас не навещала. Андрей стал ездить к ней один, но я не возражала. Конечно, он не мог вычеркнуть свою маму из жизни, да и не должен был. Но мне бы не хотелось, чтобы эта токсичная женщина продолжала участвовать в жизни наших детей. Андрей просил меня извиниться или хотя бы просто сделать вид, что ничего не случилось — дескать, обидели друг друга, кто-то должен пойти на уступку, — но я наотрез отказалась.
— Хочешь, — сказала я, — поговори со своей матерью и попробуй ей объяснить, в чём она не права. Извинится за то, что так повела себя с нашими малышами — и я тоже извинюсь за то, что нагрубила. Но не раньше.
Конечно же, никаких извинений я не дождалась — Антонина Петровна скорее удавится, чем признает свою неправоту. Ну и ладно. Нашим деткам хватит и одной бабушки — любящей и заботливой. Такой, что не будет попрекать лишней съеденной котлеткой.
