— Ну и куда ты собралась, Маринка? Кто он такой, скажи хоть? Ты же его знать толком не знаешь, а уши развесила, и готова бежать за ним, как собачка. Знакомы без году неделю, с матерью не познакомила, а ты смотри-ка, оперилась ты, в себя поверила. Смотри, как бы не вышло, как в тот раз, а то опять в подоле принесешь. А плохая мать опять нянчи, воспитывай твоё дитя, ночи не спи по твоей милости, да от стыда глаза поднять бойся. Или забыла, как бросил тебя твой Сашенька драгоценный? И ладно бы просто бросил, так нет, пузо сделал, и в кусты, к жене под бочок, а ты слезы сколько лет лила, да от пересудов голову поднять боялась.
Марина, исподлобья глянув на мать всё так же молча продолжала собирать вещи, свои и дочки.
— Ты часом не оглохла, доченька? Или я со стеной разговариваю? А может ты где таблетку храбрости заглотить успела, да эликсиром бесстрашия её запила? Так ты только скажи мне, я тебе мигом противоядие— то пропишу! Нет, вы поглядите только на неё! А я ведь не посмотрю, что ты вон какая вымахала! Я на тебя управу— то быстро найду! А то что ты, невеста! Невеста без места! Кому ты сдалась— то, Маринка? Вот говоришь тебе, говоришь, что никому ты кроме матери даром не нужна, а ты что? Ты думаешь, я не вижу, какая ты последнее время ходишь? Не ходишь— порхаешь, летаешь, земли не касаясь! Улыбаешься, светишься вся, что медный таз! Так ты с небес на землю— то спустись, доченька, да в зеркало попутю глянуть не забудь. Что стоишь, зенки свои вылупила? Иди, в зеркало глянь на себя, да скажи, что ты там видишь!
С этими словами мать Марины, Алёна Владимировна, по привычке попыталась схватить дочь за волосы, но Марина, вывернувшись от цепких рук матери неожиданно даже для себя оттолкнула её, и крикнула громко, надрывно, так, что мать аж задохнулась от удивления.
— Да пошла ты! Отстань от меня, слышишь? Хватит! Это моя жизнь! Если бы не ты, у моей дочери был бы отец, а у меня – любимый человек. Я думала, ты заботишься обо мне, переживаешь, волнуешься, а ты просто завидуешь моей молодости и красоте! Ты просто хочешь, чтобы я всегда была рядом с тобой, чтобы я плясала под твою дудку, мама! Ненавижу тебя! Ненавижу! Видеть тебя не могу! Всю жизнь ты мне испортила! Да если бы не ты, мы бы с Сашкой давно поженились, и жили бы!
Алёна Владимировна прищурила глаза и презрительно посмотрела на дочь.
-Вот значит как, доченька? Это такая у тебя благодарность, да? Это так— то ты мне «спасибо» говоришь за все, что я для тебя сделала? Да я жизнь свою тебе посвятила, а ты! Да я рожала тебя в муках, ночи с тобой не спала, выхаживала тебя, и вот она, твоя благодарность? Собирайся, катись отсюда, и чтобы духу твоего в моем доме не было, ясно тебе? Забудь, что мать у тебя есть! Забудь, и никогда не вспоминай, если сейчас выйдешь за порог.
***
Марина и рада бы забыть, но разве такое забудешь? Разве можно вот так просто выкинуть из головы то, что прививалось годами?
Чувство вины перед матерью, жалость к ней, стыд за свои непонятные проступки, страх, паника, и ненависть к себе за то, что не оправдала высоких ожиданий мамы.
Марина помнила, как мама контролировала каждый её шаг. Всегда, с самого детства: Что надеть, с кем дружить, кому и что говорить, куда поступать учиться. Любые попытки отстоять свою позицию заканчивались провалом.
Сначала мать Маринку стыдила, мол, бессовестная ты, бесстыжая, и как только наглости у тебя хватает с матерью спорить! Молоко на губах не обсохло, чтобы рот свой открывать!
Пока Марина была помладше, этот материн приём действовал безотказно. Марине становилось безумно стыдно, и она, валяясь у матери в ногах вымаливала у неё прощение за не понятно какую вину.
Время шло, Марина становилась старше, и начинала понимать, что иметь своё мнение, свою точку зрения, это нормально.
Мать, не долго думая, тактику поменяла, и стала давить на жалость, продолжая дочку стыдить, мол, я тебя рожала, воспитывала, ночи с тобой не спала, лет мне уже не мало, а ты меня совсем не жалеешь!
Вот помру я, кому ты нужна будешь? Отцу своему никчемному? Ага, щаззз! Держи карман шире! Нужна ты ему, как собаке пятая лапа! Совести у тебя нет, Маринка! Бессовестная ты, бесстыжая!
Возраст у матери и правда был уже далеко не юный. Свою первую и единственную дочку Алена родила в то время, когда ее ровесницы уже вовсю становились бабушками, а кое— кто и не по одному разу. Шутка ли— в 47 лет родить? Без мужа, для себя, чтобы было с кем коротать время в старости.
Отца своего Марина видела всего один раз в своей жизни, да и то мельком, а потому маминой смерти боялась она больше всего на свете. Свое собственное мнение пряталось глубоко, Марина слушала мать, делала так, как ей хотелось, да и вообще, лишний раз при матери Марина старалась рот не открывать, а то нрав у матери крутой, а рука тяжелая. Не церемонилась с ней мама, что и говорить.
Когда Марина еще немного подросла, и с помощью психологического давления управлять ей становилось сложнее, мать стала давить на Марину со всех сторон.
Чувство стыда и вины, шквал критики и упрёков, оскорбления и физическое воздействие. Лупила мать Маринку нещадно, за любой проступок, за малейшее неповиновение.
Свои методы воспитания мать считала единственными верными, мол, пусть знает свое место, я научу ее мать родную уважать! А коли уважать не научится, так пусть боится, тоже лишним не будет.
С таким радостным настроением заканчивала Марина школу, что аж светилась вся. Она поедет в город, поступит в медицинский, и станет врачом! Будет лечить детей!
Увы, этим мечтам не суждено было сбыться. Мать, с усмешкой глядя на дочку, ерничала и паясничала, мол, таким— то только врачами и быть! Страхолюдина, ни кожи, ни рожи, и мозгов со спичечную головку!
Вон, в училище наше иди, на продавца год отучишься, да работать пойдёшь. Хватит на моей шее сидеть, здоровая кобыла уже. Я тебя кормила, теперь твой черёд.
Спорить с матерью себе дороже. Пришлось пойти в училище. Год учёбы пролетел быстро, и мать пристроила Марину на работу в круглосуточный киоск, мол, работа не пыльная, не помрёшь. Сутки на работе, трое дома, и получка хорошая. А если мозги включишь, так за месяц по три зарплаты делать можно.
Именно на работе встретила Марина Сашку. Новое, неизведанное чувство так захватило девушку, что она поначалу даже растерялась. Таким нежным и заботливым был Саша, что таяла Марина, как мороженко на солнышке.
Молодые, влюблённые, они и встречались всего ничего, и уже собирались пожениться.
Как красиво говорил Сашка! Марина слушала его, ловила каждое его слово, верила ему.
— Ко мне в город поедем, Маришка! С родителями тебя познакомлю, поженимся.
Сашка был не местным, приезжал с бригадой строителей на заработки. Им и работать оставалось всего ничего, когда мать узнала о планах дочери.
— И куда это ты с ним собралась? Знать его не знаешь, а всё туда же, любовь! Облапошит он тебя, да выкинет, как кулёк грязный. Знаем мы таких приезжих, молодых да удалых! Да и сама подумай, что ждёт тебя с ним? Работяга, всю жизнь в нищете!
Марина только упрямо поджимала губы и твердила, что её Сашка не такой, что он её любит, что они поженятся, и всё будет хорошо.
— Ох ты тюха— растютюха! Любит, как же! Да у них, мужиков, таких любовей в каждом районе по пять штук! А дома— то небось жена, да семеро по лавкам!
Марина, словно обезумев, с матерью и ссорилась, и спорила, и огрызались, и то и дело норовила сбежать к своему Сашке, чтобы хоть минутку побыть рядом с любимым.
Что только не делала мать, чтобы отвадить Марину от этого » прохвоста». И дома запирала дочь, и за волосы её таскала, и тумаками награждала, а только всё равно умудрялась Марина сбегать к нему, не боясь тяжёлого нрава матери.
Сашка уехал неожиданно, внезапно, не попрощавшись. Ещё два дня назад они встречались тайком, решали, как быть и что делать, и даже строили план побега от матери, а сегодня, придя в условленное место, вместо Сашки Марину встретил его коллега, и пряча взгляд сказал, мол, не ищи его, Марина. Жена у него рожает, вот и уехал он. Не нужна ты ему. Несерьёзно всё это было, так, баловство.
Как же убивалась Марина! Плакала у матери на плече, удивлялась его, Сашкиной подлости, жаловалась маме на то, как ей тяжело и плохо.
И мать, с подозрением глядя на дочку, тихо спросила, мол, поди было что у вас?
И Марина, опустив глаза, кивнула, мол, было.
— Ох ты тюха— растютюха! Да ты поди брюхатая, Маринка?
Как кричала, ругалась мать, когда беременность подтвердилась! И какой шум подняла она прямо в больнице, когда узнала, что сделать уже ничего нельзя, поздно.
— Да что же ты позоришь меня, Маринка? Как жить теперь? Как людям в глаза смотреть? Со стыда сгореть можно! Вот удружил ты мне, доченька!
Никакого интереса к жизни у Марины не было. Потухший взгляд, вид, как у побитой собаки. Хотя, в то время любая побитая жизнью собака выглядела лучше, чем Марина.
Всю беременность мать её шпыняла, лупила, и таскала за волосы, напоминая о том, что она, позорница, на хлебница, неблагодарная дочь, принесла в подоле. И не важно, что Маринке в то время было уже 20 лет. Очень часто она думала о том, что лучше бы потерять этого ребёнка, чем так мучиться.
Когда она впервые увидела свою дочь, так плакала, что казалось ей, будто ослепнет она от своих слез.
До того похожа была её девочка на Сашку, что казалось, будто какой-то художник просто срисовал его, лишь смягчив грубые мужские черты, нежно, легонько тмахнул кистью, ведь девочка же, красавица.
Годы летели, Маринкина дочь росла. Девочке было уже 4 года, сама Маринка тоже сильно повзрослела, а её мама всё так же продолжала вмешиваться в её жизнь. И, едва на горизонте появлялся мужчина, мать тут же напоминала дочери о том, что было с Сашкой.
— Давай, кидайся в новый омут с головой! Рожай нищету, плоди безотцовщину! А обо мне ты подумала? О том, что люди скажут. Мало тебе было одного раза?
И Марина, вжав голову в плечи, бежала от ухажёров без оглядки, лишь бы мать лишний раз не кричала, не ругалась.
С Сашкой они столкнулись случайно. Как в сериалах, что тоннами показывают по телевизору. Марина поехала в город, чтобы одеть дочку в садик.
Конечно, можно было и дома, в магазинах купить одежду, и маркетплейсы вполне себе работают, но тут появился лишний повод вырваться из под материнского крыла, и Марина его использовала.
Они с дочкой уже купили всё, что нужно, и сидели в небольшом летнем кафе, под навесом, наслаждались мороженым, когда по нелепой, глупой случайности туда зашёл Сашка.
Не было выяснений отношений. Не было претензий, упрёков, и скандалов. Сашка просто остановился, как вкопанный, и с удивлением переводил взгляд с Марины на девочку.
Уже потом, когда смогли Марина с Сашей поговорить наедине, , были и претензии, и скандалы, и упрёки.
Сашка кричал, мол, почему ты мне не сказала, что родила дочь, мою дочь?
Марина, со злости сжав зубы, процедила, мол, а где бы я тебя искала, Сашенька? Письма надо было писать, на деревню дедушке?
Это не я, а ты сбежал, как последний трус, бросил меня, и забыл, как страшный сон, вычеркнул из своей жизни! Это же у тебя жена рожать уехала, вот ты и сорвался, уехал домой.
— Какая к чёрту жена? Ты чего городишь? Это же у тебя женихов пруд пруди, это же ты от скуки мужиков меняешь, как перчатки!
И стояли они, смотрели друг на друга, и хлопали глазами, не понимая совсем ничего.
Выяснилось очень много интересного. Например то, что коллега Сашки сказал ей о жене, которая рожает, а мама Марины намеренно оговорила дочь, наплела Сашке таких небылиц, что психанул он, и не доработав до конца, уехал, даже не поговорив с самой Мариной.
Мол, гулящая она, Маринка— то! Крутит, вертит вами, а вы и рады. Устала я с ней бороться, устала краснеть от стыда. Сейчас скажет она тебе, что бью я её, жизни не даю, о любви рассказывать станет.
Придумает, что беременная, денег просить будет, а потом загуляет в очередной раз. Сколько раз уже такое было! Думаешь, почему она продавцом в ларьке работает? Это ведь я её в училище по знакомству устроила, и на работу тоже, чтобы не болталась она, как прости Господи!
Почему поверил Саша? А кто его знает? Наверное сильно убедительно говорила Алёна. Да и как не поверить пожилой женщине?
Почему поверила Марина? А как было не поверить?
Молодые были, вспыльчивые, глупые, доверчивые.
***
Марина, ответив на звонок, улыбнулась.
— Заходи, Саш, я почти готова. На крыльце подожди, я сумки вынесу.
Как же вытянулось от удивления лицо у матери, когда увидела она Сашку! И , едва справившись с эмоциями, снова надела Алёна маску на лицо. Надменную, злую, неприятную.
И опять, как тогда, в детстве, сначала стыдила она дочь, потом пыталась вызвать жалость, а потом в ход пошли и оскорбления, и упрёки, и даже за волосы попыталась она схватить дочь по привычке. Да только Саша, перехватив руку Алёны, заглянул ей в глаза, и тихо спросил:
— Зачем вы так, Алена Владимировна? Ладно я. Я вам никто, чужой, посторонний, но Марина— то дочь! Неужели вы ей счастья не желаете!
Усмехнулась женщина. Ехидно так, надменно. Глянула свысока на Сашку, и процедила сквозь зубы, мол, с кем счастье-то? С тобой, что по стройкам мыкается? Тоже мне, счастье!
Моя она дочь, и со мной она жить должна! Только со мной счастливой она будет. Для себя я её рожала, не для вас! Думаешь, легко мне видеть, как вы, что коршуны вокруг неё вьетесь? Всех отвадила, а ты смотри-ка, орёл какой, явился!
И отвернувшись от Сашки, заплакала мать, заревела белугой, мол, доченька, не бросай меня! Помру я тут одна, без тебя, без внученьки моей! Нет мне жизни без тебя, Маринка! Для себя я рожала, не для них, значит и жить ты со мной должна!
Марина глядела на мать и не могла понять: то ли правда она умом повредилась, то ли всегда такой была. И стыдно ей было, как в детстве, и жалко мать, и боялась она её, что греха таить.
Да только себя ей было куда жальче! Жизнь проходит, и хочется жить своей жизнью, а не по указке матери. Жить, любить, и быть любимой и чтобы у дочери отец был.
Эгоистка мать. Пусть живёт сама, как ей угодно. Пусть своей злобой себя съедает, а ей, Марине, надоело. И будь, что будет. Даже если и ошибётся она сейчас, это будет её ошибка, собственная. И шишки будут только её.
Спасибо за внимание. С вами как всего, Язва Алтайская.
