Дверь его комнаты резко распахнулась. Игорь вылетел оттуда, словно ошпаренный.
Маску он уже снял и бросил, где попало, на пол.
Его лицо выражало сосредоточенность и тревогу.
Он метался по квартире, словно в доме начался пожар.
Он даже не взглянул в её сторону.
Решительно открыл холодильник и стал быстро вынимать оттуда продукты, складывая их в пакет.
Ольга увидела апельсины, купленные ею вчера, пару йогуртов и упаковку творога.
Затем он бросился к аптечке, прикреплённой к стене в коридоре.
Он так резко открыл дверцу, что та чуть не слетела с петель.
Его руки лихорадочно перетряхивали коробки и блистеры.
Он схватил упаковку дорогих сердечных таблеток, которые они покупали про запас, потом ещё лекарства от давления.
Вдруг его взгляд упал на последний блистер с жаропонижающим.
Единственный, оставшийся дома.
Тот, о котором она его умоляла. — Игорь… — прошептала она, но он не обратил внимания.
Без малейших сомнений он положил эти таблетки в пакет к остальным медикаментам.
Он собирался увезти последнее средство, способное сбить её температуру и облегчить страдания.
Только уже в коридоре, надевая куртку, он, похоже, вспомнил о ней.
Он заглянул в спальню и, не останавливаясь, сказал: — Ольг, я к маме.
Ей совсем плохо, у неё, кажется, предынсультное состояние. — У неё давление сто сорок, Игорь, — голос Ольги стал неожиданно твёрдым. — Это не предынсультное.
А у меня сорок градусов температуры.
Ты забрал последние таблетки.
Он поморщился, будто она сказала что-то нелепое, мешающее его благородной миссии спасения. — Ольг, ну не начинай.
Маме пятьдесят восемь, у неё сердце.
А ты молода, организм крепкий, отлежишься.
Перетерпишь.
Я не могу оставить маму одну в таком состоянии.
Всё, я побежал.
Он не стал слушать её возражения.
Просто развернулся и выскочил за дверь, оставив её открытой.
Она услышала, как он спускается по лестнице, затем хлопнула дверь подъезда.
И всё.
Тишина.
Она смотрела на распахнутую дверь спальни, на маску, брошенную на пол, на беспорядок у аптечки.
Он уехал.
Он рванул через весь город, потому что у мамы «закружилась голова».
А её, сгорающую от жара, оставил одну здесь.
Без лекарств.
Без еды.
Без капли воды.
И дело было не только в таблетках.
Дело заключалось в этом вопиющем, ужасном контрасте.
Его равнодушие и брезгливость к ней — и его мгновенная, паническая забота о маме.
В тот момент Ольга поняла, что её болезнь стала лишь лакмусовой бумажкой.
Тестом, который муж провалил с треском.
И цена этого провала была куда выше, чем просто испорченные отношения.
Время потеряло свои очертания.
То оно сжималось в бесконечную секунду пульсирующей боли в висках, то растягивалось в мутное, бесконечное пространство, наполненное обрывками кошмарных сновидений.
Ольга проваливалась в сон и вновь выходила из него, не понимая — день сейчас или ночь.
В один из таких осознаний ей стало ясно, что больше терпеть сил нет.
Во рту стоял привкус пыли и горечи.
Язык опух и прилипал к нёбу.
Жар был настолько силён, что казалось, кровь вот-вот закипит в венах.
Стакан на тумбочке, который Игорь наполнил целую вечность назад, давно был пуст.
Её взгляд бессмысленно блуждал по комнате.
Пусто.
Игоря не было.
Сначала она даже не могла вспомнить, куда он исчез.
А потом память услужливо подсказала картину: его встревоженное лицо, спешные сборы, пакет с апельсинами и, главное, — последний блистер с жаропонижающим, исчезающий в сумке.
Он уехал к маме.
Оставив её.
Эта мысль уже не вызывала обиды.
Она стала простым фактом, холодным и острым, как осколок стекла.
Нужно было добраться до кухни.
До воды.
Эта мысль превратилась в единственный маяк среди тумана сознания.
Она сбросила влажное, тяжёлое одеяло.
Тело не поддавалось.
Болезненно выкрученные мышцы отказывались слушаться.
Ольга села на кровати, и комната тут же покачнулась, словно палуба тонущего корабля.
Она закрыла глаза, вцепилась пальцами в матрас, пережидая приступ тошноты и головокружения.
Сил, чтобы подняться, не осталось.
Вообще.
Тогда она сползла с кровати на пол.
Колени ударились о ламинат, но боль была далеко, затуманенная главным страданием — жаждой.
Она поползла.
На четвереньках, как раненое животное, медленно переставляя руки и ноги, которые казались чужими, ватными протезами.
Каждый метр пути был мучительным.
В полумраке коридора, где воздух стоял неподвижно и был душным, она зацепилась плечом за дверной косяк.
