Стены были тонкими, и всё было слышно! — Ещё свидетелей вызовут? — Вся лестничная площадка слышала, — добавила соседка. — Игорь Михайлович из квартиры сорок второй тоже жаловался на шум.
Участковый кивнул: — Понятно.
— Гражданин Коваленко, вы признаёте факт применения насилия? — Какого насилия?! — вспылил Андрей. — Я жену воспитывал! — Кулаками воспитывали? — Она не слушалась!
Хотела карьеру строить!
Нужно было остановить! — Можно было словами остановить.
А не кулаками. — Словами женщины не понимают! — накричал муж. — Только силой! — За эту силу и ответите, — спокойно сказал участковый. — Будете заявление писать? — обратился он ко мне. — Я… не знаю… — Знай! — закричал Андрей. — Не смей писать!
Я муж! — А я потерпевшая, — неожиданно сказала я. — И заявление буду подавать.
Андрей застыл: — Что?! — Буду писать заявление.
Мне надоело бояться. — Но я же муж!
Имею право! — Право уважать.
Не право бить. — Тамара, опомнись! — заметался он. — Что ты делаешь?! — То, что давно следовало сделать.
Заявление мы писали долго.
Каждый случай насилия с датами и подробностями.
Наталья Викторовна добавляла свои свидетельства: — Вчера до двух ночи орал на неё.
А позавчера вообще что-то швырял — грохот был страшный. — Посуду бросал, — подтвердила я. — За то, что ужин не вовремя приготовила. — По голове попало? — уточнил участковый. — По спине.
Тарелка разбилась. — Осколки остались? — Да, в ведре на кухне.
Мы тщательно собирали улики.
Фотографировали синяки, изымали осколки посуды, записывали свидетельства соседки. — Всё, гражданин Коваленко, — в итоге произнёс участковый. — Дело заводим.
Статья сто семнадцатая — побои. — Какие побои?! — вскрикнул Андрей. — Я воспитывал! — Воспитывали преступным способом.
Максимальное наказание — два года. — За что два года?!
За собственную жену?! — За то, что эта жена — человек.
С правами. — Она мне не подчиняется! — кричал муж. — Карьеру делать захотела! — Пусть делает.
Это её право. — А я?
А моё мнение? — Ваше мнение можно выразить словами.
Без кулаков.
Андрея увезли для дачи показаний.
Я осталась с Натальей Викторовной на кухне. — Тамарочка, — тихо произнесла соседка. — Ты поступила правильно.
Терпеть такое нельзя. — Страшно просто… — призналась я. — Привыкла уже бояться. — Теперь бояться будет он.
Правосудия. — А если он вернётся?
Отомстит? — Не вернётся.
Ему теперь запретят к тебе приближаться.
Так и случилось.
Андрея выпустили под подписку о невыезде, но запретили приближаться к дому. — Как же так?! — кричал он по телефону. — Это моя жена!
Мой дом! — Твоя бывшая жена, — поправила я. — Завтра подаю на развод. — На развод?!
За что?! — За побои.
За унижения.
За постоянный страх. — Но я же исправлюсь! — Поздно исправляться.
Нужно было не начинать. — Тамара, ну что ты как маленькая!
Все мужики иногда жён воспитывают! — Нормальные мужики жён не бьют.
Никогда. — Найди мне таких нормальных! — зло рассмеялся он.
Искать не пришлось.
На работе все поддержали: — Тамара Сергеевна, вы поступили правильно! — говорила главврач. — Домашние тираны не исправляются! — А должность заведующей ещё свободна? — Конечно свободна!
Ждём только вас!
Я стала заведующей процедурным кабинетом.
Зарплата увеличилась в полтора раза, появился собственный кабинет, уважение коллег. — Отлично справляетесь! — хвалило начальство. — Давно такого порядка в отделении не было!
Дома тоже навела порядок.
Без криков и кулаков Коваленко жизнь стала спокойной.
Суд назначили через месяц.
Андрей приехал жалкий, осунувшийся: — Тамара, зачем довели до суда?
Можно было дома разобраться! — Дома мы разбирались кулаками.
Хватит. — Я не хотел тебя обижать!
Просто такой характер! — Характер можно изменить.
А можно за него отвечать. — Но два года дают!
За что два года?! — За каждый синяк на моём лице.
Приговор: восемь месяцев исправительных работ, штраф тридцать тысяч гривен, запрет приближаться к потерпевшей на три года. — Как же так? — рыдал Андрей. — Я же был мужем! — Были, — согласилась судья. — Плохим мужем.
Теперь не будешь никем. — А как жить? — Работать, не пить, не бить женщин. — Но без семьи… — Без семьи, которую сам разрушил.
После суда Андрей звонил ещё несколько раз: — Тамара, может, всё-таки помиримся? — жалобно просил он. — Я понял ошибки… — Поздно понимать. — Но восемь месяцев работы!
Штраф!
Как выживать? — Так же, как я выживала под твоими ударами. — Это же другое дело… — То же самое.
Последствия поступков. — У меня работу отобрали!
Говорят, судимый теперь! — А у меня здоровье забрали.
И спокойствие. — Тамара, дай последний шанс!
Последний! — Шансы давала каждый день.
Ты их тратил на удары. — Без тебя я никто… — Это ты давно понял.
Я — только сейчас.
Больше он не звонил.
Наталья Викторовна рассказывала новости: — Видела Андрея в магазине.
Опустился совсем — грязный, небритый. — Где живёт? — В коммуналке снимает комнату.
Денег нет — всё на штраф ушло. — Работает? — Где-то грузчиком.
Платят копейки.
Мне его не было жалко.
Жалко было время, потраченное на страх. На работе дела шли отлично.
