Хотя, скорее это служило для него оправданием измены. «Неужели я действительно могу быть беременной?
О чём я говорю?
Мне уже сорок два, поздно задумываться о детях, — прервала свои мысли Анна. – Почему я сразу не спросила об этом у врача?» Она присела на кровать, опустила ноги вниз.
На полу стояли её тапочки, а на спинке кровати висел халат.
Наверное, врачи скорой забрали что-то.
Боли не ощущалось, только мышцы слегка ныли от напряжения.
Анна накинула халат, надела тапочки и поднялась.
Голова немного кружилась. «Наверное, из-за наркоза», — предположила она.
В кармане она ощутила тяжесть. «Ключи от квартиры.
Паспорт.
Значит, дверь закрыли», — поняла Анна.
Зеркала над раковиной не оказалось.
Она пригладила волосы и направилась в коридор.
Медленно подошла к двери с табличкой «Ординаторская», но дверь была заперта, в замке торчал ключ с кольцом.
Анна пошла дальше, к посту медсестры, чтобы узнать, когда придёт доктор и как его зовут.
Голова снова закружилась, к горлу подступила тошнота.
Она села на мягкий диванчик в небольшом холле, не дойдя до поста. «Интересно, обрадовался бы Сергей, если бы узнал, что я могла быть беременна от него?» Они познакомились пять лет назад.
Он сразу сказал, что женат.
Женился поздно.
У него был маленький ребёнок.
Их роман развивался стремительно и бурно.
Анна ни на что не надеялась.
Много раз пыталась порвать с ним.
Он обижался и уходил, но потом возвращался.
Сначала он обещал уйти от жены, когда дочка чуть подрастёт, а жена начнёт работать.
Но дочка пошла в школу, а он так и остался с женой.
Анна уже перестала что-либо спрашивать.
Каждый раз уверяла себя, что это последний раз, но он вновь приходил, и она пускала его обратно.
Её мысли прервал разговор.
Из холла не было видно медсестринского поста.
Она и не слушала, пока не услышала свою фамилию. — Представляешь, во время операции Мироненко обнаружил у неё опухоль.
Огромную.
По голосу Анна узнала румяную медсестру с косой. — И что? — спросил другой молодой голос. — Ничего.
Зашили и всё.
Мироненко сказал, что это последняя стадия.
Завтра эту Ковалёву отвезут в онкологию.
А ведь женщина ещё не старая.
Мироненко сказал, что ей осталось мало. — Жалко, — произнёс второй голос.
Медсёстры продолжали разговаривать, но Анна уже не слушала, точнее, перестала слышать их.
В голове шумело, слова про опухоль звучали, как набат.
Её бросило в жар, к горлу вновь подступила тошнота. «Господи, это же я Ковалёва, это обо мне говорят.
У меня что, рак?
Завтра меня увезут в онкологию?
Почему врач не сказал мне об этом заранее, не хотел пугать?» Анна не могла сосредоточиться, всё тело трясло.
С трудом оторвавшись от дивана и опираясь на стену, она добралась до палаты и легла на кровать.
Её сжимали слёзы отчаяния и страха.
Вернулась соседка.
Анна отвернулась к окну. — Ты чего, плачешь?
Позвать кого? – спросила соседка. — Не надо. — Анна поднялась с кровати и вышла в коридор.
Она спустилась на первый этаж.
День был тёплым, светило солнце.
Анна вышла на улицу.
Многие пациенты гуляли в больничном парке.
На неё никто не обращал внимания.
Нет, никуда я не поеду, ни в какую онкологию.
Что сказал врач?
Ей осталось мало?
Она помнила, как умирала мама.
