Сросшиеся.
И немного заострённые.
Это главный признак.
У мамы уши иные, я замечаю.
Следовательно, уши папы.
Точная копия.
Андрей перестал дышать.
Циничный щит, который он так упорно возводил под влиянием матери, треснул.
Он увидел самого себя.
Своё отражение.
Отрицать очевидное было невозможно.
Ни один «хахаль» не мог передать ребёнку его, Андрея, уникальную форму и жест ушей.
Часть 7: Крушение Врач протерла датчик и включила свет.
Я начала вытирать живот салфетками, стараясь не дать слезам прорваться от облегчения.
С ребёнком всё в порядке.
Это самое важное.
Андрей сидел неподвижно.
Его плечи начали мелко дрожать. — Всё хорошо? — спросила Тамара Викторовна, заполняя протокол. — Папа, вам плохо?
Водички?
Он молчал.
Внезапно он сполз со стула.
Не встал, а именно сполз, оказавшись на коленях у кушетки.
Я испугалась. — Игорь?
Он уткнулся лицом в край кушетки, рядом с моей рукой.
Я почувствовала, как что-то горячее капает на мою ладонь.
Он плакал.
Беззвучно, по-мужски страшно, когда всё тело сотрясают судороги, а звука нет.
Врач перестала писать.
Она посмотрела на нас поверх очков, вздохнула и тихо вышла из кабинета, плотно закрыв дверь.
Мы остались одни. — Прости… — выдавил он сквозь рыдания. — Господи, Оля, прости меня…
Какой же я идиот…
Он хватал мою руку, целовал пальцы, влажные от его слёз.
Здесь не было кинематографической красоты.
Это было неловко, больно, но искренне. — Я поверил…
Я испугался, что не смогу…
Что я пустой…
А он там…
Ухо чешет…
Как я…
Я гладила его по жёстким волосам.
Вся обида, вся злость последних дней куда-то исчезали.
Осталась лишь усталость и огромная жалость к нему.
К этому большому, сильному мужчине, которого так легко сломали неуверенность и чужая зависть. — Встань, Игорь, — тихо сказала я. — Холодный пол.
— Не поднимусь.
Пока ты не скажешь, что не уйдёшь.
Не уходи, Оля.
Я умру без вас.
Сейчас маме позвоню…
Всё ей расскажу.
Больше она не вмешается.
Клянусь.
Часть 8: Свет в конце Мы покинули клинику спустя полчаса.
Ветер утих.
Снег перестал падать, и сквозь серые тучи пробивался робкий, бледный солнечный луч.
Он отражался в лужах, превращая грязь в золото.
Андрей шёл рядом, поддерживая меня за локоть, словно я была хрупкой вазой.
Он был опустошён, глаза покраснели, но в них больше не было мутного страха.
Там царила ясность.
Мы сели в машину.
Он не стал сразу заводить двигатель.
Повернулся ко мне, достал из бардачка салфетки и аккуратно стёр размазавшуюся тушь под моими глазами. — Сейчас поедем домой, — твёрдо произнёс он. — Ты отдохнёшь.
А я заеду в магазин.
Куплю гранатовый сок, тебе надо поднимать гемоглобин.
И… зайду в ювелирный.
Я дурак, твоё обручальное кольцо… я спрятал.
Верну. — Игорь, — я положила свою руку на его, — кольцо — это всего лишь железяка.
Главное, что ты вернулся.
Ты сам.
Он кивнул, сглотнув ком в горле. — Я вернулся.
И больше не уйду.
А Дмитрий Алексеевич… — впервые назвав сына по имени, и это прозвучало так гордо, — будет жить в полной семье.
Обещаю тебе.
Он завёл мотор.
Включил радио.
Звучала какая-то старая добрая песня.
Мы выехали на проспект, вливаясь в поток машин.
Я понимала, что впереди будет нелегко.
Свекровь не отступит просто так, да и обида во мне не исчезнет быстро.
Доверие — словно разбитая чашка, её можно склеить, но трещины останутся видимыми.
Но сейчас, глядя на профиль мужа, который то и дело осторожно поглядывал на мой живот с благоговением, и вспоминая маленького человечка на экране, трогающего ухо, я знала: мы справимся.
Ведь нас теперь трое.
И никакое зло не устоит перед этой силой.
