Ноги его в этом доме больше не ступят.
Хватит.
Оксана молчала.
Лишь слегка кивнула.
Снизу послышался звук захлопнувшейся двери машины.
Зять наконец уехал.
Тамара Сергеевна облегчённо выдохнула. — Вот и хорошо.
Начнём всё заново.
Ты согласна? — А если я всё равно захочу вернуть его? — Оксана опустила взгляд. — Ты меня совсем не понимаешь… — прошептала она. — Он ведь бывает другим.
Он может быть… хорошим.
Добрым.
Просто без работы, без долгов и всех этих проблем… — Оксана, — мягко перебила Тамара, не проявляя злобы. — Я верю, что он способен быть таким.
Иногда.
Но почему-то ты живёшь именно в этих «иногда», а не в «всегда».
А жить нужно каждый день.
Не ждать, когда он станет нормальным, а быть с тем, кто уже сейчас не причиняет тебе боль. — А если я без него не могу? — Тогда, — сказала Тамара, — сначала научись.
Научись обходиться без него.
Немного.
День.
Два.
Неделю.
А потом принимай решение.
Только не из страха.
Не из привычки.
А потому что сама этого захочешь.
Наступила тишина.
Тамара Сергеевна не отрывала взгляда от дочери.
Теперь всё зависело от Оксаны.
И это, пожалуй, самое сложное… Отступить, чтобы дать другому пространство. — А ты… — тихо произнесла Оксана, не поднимая глаз, — если я… если я всё-таки совершу ошибку и вернусь к нему… ты меня выгонишь?
Тамара не отвечала сразу.
Посмотрела в окно. — Нет, — наконец сказала она. — Я тебя не выгоню.
Я просто… отойду.
Не из-за злости.
А потому что больше не смогу смотреть на это.
Я буду рядом.
Но не так близко.
Поняла?
Я уже проходила через такое… И не хочу, чтобы ты…
Оксана медленно кивнула. — Мам… — внезапно спросила она, — а ты когда-нибудь жалела, что осталась одна?
Тамара прищурилась. — Когда надо картошку из магазина тащить… жалею.
Когда в люстре лампочка перегорает… жалею.
А когда вспоминаю, как он поднимал на меня руку или молчал неделями, будучи неправым, то нет.
Ни разу не пожалела.
Даже тогда, когда рыдала…
Особенно тогда, когда рыдала.
Тамара Сергеевна сделала глоток компота и, не глядя на Оксану, продолжила: — Сначала он был хорошим.
Тихим, вежливым.
Цветы приносил.
На людях — образец для подражания.
А дома… Твой отец, Оксана… — Тамара провела рукой по столу. — Он не был хуже.
И не лучше Дмитрия.
Просто поначалу был мягче.
Сначала руки не поднимал.
Только голос.
Громкий, насыщенный, с матом.
Я тогда думала: может, мужчина просто вспыльчивый, так привык. «Мужчина с характером», — говорила мне мама.
Сильный.
Ха.
А потом, когда ты родилась, он словно изменился ещё больше.
Испугался ответственности, наверное.
Денег всегда не хватало, работал кое-как, зато наставления давал, как мне тебя кормить, пеленки стирать, как в шесть утра вставать.
Как ему по первому зову служить.
Если что-то было не так — сразу кричал.
