Я просто защитила себя.
И одновременно тебя. – Меня? – его усмешка была горькой. – От кого именно? – От того момента, когда ты можешь прийти домой и не обнаружить ни меня, ни нашего будущего ребёнка.
Потому что однажды я могла бы собрать вещи и уйти.
Без объяснений.
Так поступают многие, когда терпение иссякает.
Алексей поднял глаза.
В них читались усталость, растерянность и страх. – Я… не осознавал, насколько тебе тяжело, – наконец произнёс он. – Считал, что у тебя спокойный характер… что ты выдержишь. – Я терпела три года, Алексей.
Три.
Года.
Каждый день.
Пока ты был на работе — я оставалась одна с вашей бесконечной «мы на минутку».
Пока ты повторял, что «они же родные», я мыла чужие кастрюли и улыбалась, чтобы не расстраивать тебя.
Он опустил голову. – Я вел себя как дурак, – сказал он прямо. – Нет.
Ты просто жила с уверенностью, что тебе всё можно простить.
И твоя мама давно привыкла к тому, что ей всё позволено.
А я… я больше не желаю быть тем, кто постоянно сглаживает острые углы.
Наступила тишина — тяжёлая, густая, но не враждебная.
Скорее очищающая. – Что ты предлагаешь? – наконец спросил он. – Правила.
Чёткие и ясные.
Для всех.
И озвучивать их будешь ты, потому что речь идёт о твоей семье.
Алексей кивнул. – Слушаю.
Ирина достала листок — она составила его ещё днём, ожидая мастера и его возвращения. – Первое: ключи остаются только у нас двоих.
Второе: визиты — только с предупреждением минимум за день.
Третье: если я работаю, считайте, что меня дома нет, даже если я в комнате.
Четвёртое: если кто-то заходит, он приносит еду с собой или заказывает доставку.
Я больше не повар по вызову.
Пятое: встречи — не чаще двух раз в месяц, и не дольше трёх часов, если я дома одна.
Алексей быстро пробежал глазами по листу, затем поднял взгляд. – Жёстко. – Жёстко — это когда в разгар рабочего дня врываются четверо и требуют обеда, – спокойно ответила Ирина. – А это — просто элементарная справедливость.
Он несколько раз сложил бумагу пополам. – Я сейчас же позвоню маме.
Чтобы ты слышала.
Ирина удивилась.
Она ждала, что он начнёт уговаривать, просить смягчить формулировки, искать компромисс.
Но Алексей достал телефон, включил громкую связь и набрал номер. – Алексей!
Наконец-то! – голос Тамары Сергеевны с самого начала сорвался в плач. – Ты понимаешь, как она со мной поступила?
Я же считаюсь для неё как родная… – Мам, – твёрдо перебил её Алексей. – Слушай внимательно.
И не перебивай.
С сегодняшнего дня действуют такие правила… Он зачитал всё — слово в слово.
Без смягчений, без «может быть», без оговорок.
Чётко и спокойно.
В трубке — пауза, затем приглушённые рыдания. – Значит, теперь мне нужно записываться к собственному сыну заранее? – Да, мама.
Как к врачу.
Или друзьям.
Как делают обычные люди. – А если я заболею?
Если мне станет плохо? – Тогда ты звонишь и говоришь, что тебе плохо.
И мы сами приедем.
Но заходить «на минутку» без предупреждения — нельзя.
Дверь будет закрыта.
Раздался громкий плач. – Ты выбрал её, а не меня… – Я никого не предавал, – спокойно ответил Алексей. – Я выбрал свою семью.
Ту, которую создал сам.
Если тебе сложно это принять — я понимаю.
