Родители её умерли, и соседка, совершенно незнакомая женщина, приютила её.
Она делилась всем, чем могла.
Просто потому, что так следовало поступать.
По-человечески.
Тамара фыркнула: — Раньше всё было иначе.
Сейчас каждый живёт сам по себе.
Никто никому ничего не обязан.
Сергей посмотрел на неё с новой, тихой грустью. — Именно, — произнёс он. — Никто никому ничего не должен.
Раньше хотя бы пытались оставаться людьми.
Она промолчала.
Потом сказала: — Ладно, хватит философствовать.
Пойдём ужинать, суп уже остыл.
Он остался на кухне.
Позже он вылил суп в раковину — аппетита не возникло.
В голове крутились мысли: тётя с букетом, взгляд дяди, слова Насти… и тот звонок мамы. «Семья — не то, что в паспорте,» — вспомнил он. — «Это те, перед кем не стыдно открыть дверь.» Включил свет в прихожей, посмотрел на пустую вешалку.
Места бы хватило всем.
Даже было бы удобно — один раскладной диван, два матраса.
Все бы поместились.
Просто не захотели.
На душе стало тяжело, словно камень положили.
Спустя неделю Тамара заглянула на кухню и заметила, как Сергей упаковывал продукты в пакет. — Куда собрался? — спросила она. — На почту.
Там посылку передадут тёте.
Я написал. — Серьёзно?
После всего того цирка? — удивилась она. — Зачем? — Просто… шоколад, кофе и куртка для Насти.
Обещал же. — Ты неисправим, — усмехнулась Тамара. — Ну, как хочешь.
Он не ответил.
Вечером сел за компьютер и долго рассматривал фотографии — старые, из детства: лето, речка, тётя в платке, Илья с палкой вместо меча.
Смешно.
И больно. «Вот странно, — думал он, — всю жизнь стараешься поступать правильно.
Делать, как полагается.
А в итоге ощущаешь себя предателем.» Выключил свет и лёг рядом с женой. — Тамара, — тихо произнёс он в темноте. — Наверное, в деревню мы больше не поедем. — И правильно, — сонно пробормотала она. — Там нечего делать. — Нет, — сказал он уже про себя. — Не поедем вдвоём.
Стыдно.
Она этого не услышала.
А он долго не мог заснуть.
За окном снова падал снег, таял на стекле, образуя прозрачные дорожки, словно кто-то тихо плакал, не издавая звука.
